ГОВОРКОВЫ

Рассказ

Тридцатого декабря Вадим Васильевич Говорков – худощавый человек лет шестидесяти пяти –  отправился в лесничество покупать ёлку. Правда, располагалось оно далековато, на самой окраине их маленького подмосковного городка, но выбор там был – лучше не придумаешь!

Ёлка ему и в самом деле досталась хорошая – пушистая, с шишечками на кончиках веток.  Вадим Васильевич нёс её домой по заснеженным улицам и вспоминал, что дочка, когда была маленькой, всегда ходила в лесничество вместе с ним и по дороге вполголоса напевала про ёлочку, которой холодно в лесу зимой.

Теперь дочка  была замужем, жила в Москве  и тридцать первого должна была прибыть вместе со всем своим семейством, встречать Новый год.

Жена – Галина Васильевна – была дома. Она со всех сторон оглядела покупку и в знак одобрения чмокнула мужа в лысину. Ёлку внесли в гостиную и установили в специальный треножник.

— Значит так, —  сообщила Галина Васильевна, — сейчас ёлку нарядим, а потом холодец разливать будем. Согласен?

Вадим  Васильевич кивнул и полез на антресоли за игрушками.

— Гляди, аккуратнее, не свались! – сказала   жена, принимая коробки.

— Сказала тоже, — усмехнулся Говорков, — инвалид я что ли?

— Да уж, вчера на вечере, как молодой отплясывал!

— Да и ты тоже на месте не сидела!

Накануне в клубе картонажной фабрики, на которой  Говорковы до сих пор работали инженерами, был новогодний вечер и Вадима Васильевича даже наряжали Дедом Морозом.

— Что ж мне, отставать от тебя, что ли, — засмеялась Галина Васильевна, взбираясь на табуретку. — Будешь мне игрушки подавать!

Через час работа подошла к концу.

Включили гирлянду. Разноцветные  огоньки многократно отразились в шарах и мишуре.

За окном стемнело. В конусе фонарного света роились снежинки.

— Пойду — ка я стариков поздравлю, — проговорила Галина Васильевна, —  а то завтра некогда будет.

Она имела в виду соседей —  Анну Павловну и Ивана Семёновича.

С улицы доносились весёлые голоса и хлопки петард.

Говоркова возвратилась минут через пятнадцать.

— Совсем  плохие стали, — вздохнула она, — особенно дядя Ваня. Еле ходит.  А был-то каким орлом!

— А лет ему сколько?

— Наверно, восемьдесят. И тёте Ане около того.

По телевизору показывали «Иронию судьбы».

— Ты давай, не расслабляйся! – сдвинула брови Галина Васильевна, заметив, что муж устраивается в кресле поудобнее. – Пошли на кухню холодцом заниматься!

И, хитро посмотрев на Вадима Васильевича, добавила:

— Будешь чеснок чистить и меня развлекать, ладно?

На кухне Говорков уселся у окна, и, пока жена возилась у плиты, болтал о всякой всячине.

— А давай в следующий раз Новый год на даче встречать, — вдруг предложил он  — приедут дети… встанем на лыжи, … дойдём до места, … печку затопим…

Дача у Говорковых была километрах в семи от города.

— А ёлку нарядим ту, что у крыльца растёт! – подхватила Галина Васильевна.

Вскоре холодец был разлит по эмалированным посудинам и украшен кружочками крутых яиц.

— На сегодня всё! – подвела итог Говоркова. – Оливье завтра сделаем.

— А помнишь, как мы с тобой колбаски готовили, …я тогда ещё по всему городу искал … этот…как его…кардамон!

— Вспомнил тоже! Это когда было?

— А когда? – неуверенно проговорил  Вадим Васильевич. – Года три, наверно, прошло…

— Ну, у тебя точно склероз! Мы эти колбаски только раз и делали, детям на свадьбу! Ну-ка скажи, сколько лет они женаты?

— Пятнадцать …

— То- то же! А ты – три года, три года…

— Да…быстро время летит…

— Говорят, чем дальше, тем быстрее. Не успеешь оглянуться – ещё пятнадцать пройдёт!

— И нам тогда тоже будет под восемьдесят… — задумчиво произнёс Вадим Васильевич, а Галина Васильевна покачала головой и грустно улыбнулась.

Она поставила чайник и сделала громче радио. Передавали концерт, и женский голос пел о том, что старый год кончается, а каждый следующий обязательно  будет лучше предыдущего.

СТРАНСТВУЮЩИЙ АЛЬБАТРОС

РАССКАЗ

Врач Пётр Васильевич Карпов – худощавый человек лет тридцати пяти – закончив приём, стал торопливо переодеваться. Перекусить он уже  не успевал, хотя жил неподалеку от поликлиники – было около двух,  собеседование назначили на три, а от  Ясенева до центра путь не близкий.

Клиника «Эскулап» занимала первый этаж жилого дома в одном из Арбатских переулков. Броская вывеска над дверью была видна издалека, а справа от входа висела другая, поменьше, озаглавленная: перечень оказываемых услуг. Растущие вдоль ограды клёны роняли жёлтые листья на припаркованные машины.

Прежде, чем войти, Карпов посмотрел на часы. Дорога заняла  чуть больше часа, но до других мест, где ему предлагали совмещение, было ещё дальше. Необходимость найти дополнительную работу возникла несколько месяцев назад, когда они с женой взяли ипотеку.  Оба  были не москвичами, учились вместе, и теперь работали в одной поликлинике, он невропатологом, она – терапевтом. После окончания института Карповы целых десять лет скитались по частным квартирам, пока, наконец, не появилась своя… Правда, расплачиваться за неё предстояло ещё очень долго, но зато теперь можно было подумать о ребёнке.

В коридорах «Эскулапа» преобладали светло-голубые тона, а в директорском кабинете всё было тёмным и солидным. Директор – пожилой, лысоватый, в дорогих очках — задал Петру Васильевичу с десяток вопросов, перелистал его документы и, наконец, сказал:

— Невропатолога у нас нет, принимать будете каждый день. С половины четвёртого до восьми. И на медосмотры ездить.

И, чуть помедлив, добавил:

— По выходным тоже.

— Это как, совсем без выходных? – удивился Карпов.

— Ну, скажем, двух воскресений в месяц для отдыха вам хватит? – нахмурился директор. – Платим мы хорошо, так что, сами понимаете, отдача должна быть…

Пётр Васильевич кивнул.

— И не забывайте, учреждение у нас коммерческое, снова заговорил директор, — присутствуют некоторые э…э… особенности. Здесь клиент всегда прав!

— Пациент, — машинально поправил доктор.

— Нет, именно клиент! – сдвинул брови директор. – Советую это хорошо запомнить.

Шагая к метро, Карпов ощущал на дне души какой-то неприятный осадок, но после, в вагоне стал думать о том, что денег теперь хватит на взносы за ипотеку («лет за двадцать, глядишь, и расплатимся»), да и на новую мебель  наскрести будет можно. «Заканчиваю я в два…ну, иногда в полтретьего, — мысленно рассуждал доктор, — можно чаю в буфете выпить, а нет – бутерброды с собой возьму… ничего, справлюсь».

По дороге домой Пётр Васильевич зашёл в гастроном за хлебом. Был конец рабочего дня, и в кассу выстроилась длинная очередь, которая продвигалась очень медленно. По телевизору, водружённому на высокий штатив, шёл фильм о пернатых. На экране большая птица, недовольно нахохлившись, сидела в вольере, а голос за кадром объяснял, что это – странствующий альбатрос, и поместили его сюда ненадолго,  лишь для того, чтобы прикрепить миниатюрную видеокамеру. «Его жизнь – полёт, в день до тысячи километров, — восторгался диктор. — Сейчас вы увидите кадры, снятые этой камерой!»

И перед зрителем распахнулся сверкающий морской простор. Далеко внизу видны были скалистые острова, а в объектив нет-нет и попадала такая же птица, летящая рядом в неоглядной синеве.

«Это его подруга, — продолжал невидимый ведущий, — пары у альбатросов очень стойкие, живут вместе чуть ли не всю жизнь!»

А птицы летели всё дальше и дальше, и от этой картины веяло такой бесконечной свободой, что у доктора на мгновение захватило дух.

Оказавшись на улице, Карпов решил позвонить жене – не надо ли купить ещё что-нибудь к ужину, но оказалось, что она ещё на работе.

— Понимаешь, тут у нас Наталья заболела, а у неё вечерний приём. Ну, меня и попросили… Заплатить обещали, немного, конечно, но на дороге не валяется. Кстати, ты в  «Эскулапе» был?

— Был.

— Ну и?

— Работаю с завтрашнего для. С полчетвёртого до восьми.

— А успевать будешь?

— Постараюсь.

Ночью Петру Васильевичу приснилось будто, он летает в прозрачной голубизне, поднимаясь всё выше и выше, но вдруг зазвонил будильник, и слезливое осеннее утро заполонило душу. Карповы стали торопливо собираться — опаздывать на работу было нельзя. А ещё надо успеть позавтракать, потому что домой им предстояло вернуться только поздно вечером.

МЯЧ

РАССКАЗ

Попасть на День знаний к внуку-первокласснику Димке Анне Павловне Громовой  не удалось – в поликлинике, где она работала терапевтом,  длинные очереди у кабинетов были обычным делом, и первое сентября не стало исключением. Пришлось поздравить внука по телефону и пообещать в субботу обязательно приехать.

Субботним утром сразу после завтрака Анна Павловна отправилась в путь. Добираться предстояло через всю Москву – сначала на метро, а потом автобусом.

На площади струи фонтана взмывали в синеву, солнце грело, как в июле, но в местах, куда не проникали его лучи, уже утвердилась прохлада. На клумбах тюльпаны  уступили место георгинам, а в кронах деревьев проглядывали жёлтые пряди.

Подарок Димке Анна Павловна купила ещё в середине недели –  лёгкий полупрозрачный мяч из  белого пластика – больше баскетбольного.  На нём, как на глобусе, красовались яркие изображения континентов, морей, океанов и обитающих там зверей и птиц. Громова улыбалась, представляя себе внука с  этим мячом в тёплой морской воде (на зимние каникулы родители обещали Димке поездку в Египет): — «Будет играть и одновременно развиваться!».

У станции метро располагался газетный киоск,  в котором  Анна Павловна по субботам покупала свой женский журнал. Сегодня  знакомого киоскера Семёна Борисовича на месте не оказалось. «Буду через пятнадцать минут» — значилось на клочке бумаги, прикреплённом к внутренней стороне стекла.

 Громова любила читать в метро, поэтому решила подождать и присела на скамейку у киоска. Мимо сновали люди, по проспекту проносились машины, на детской площадке соседнего сквера  болтали двое мальчишек на вид лет восьми.

В сумке загудел мобильный телефон.  Оказалось, что пришло очередное рекламное сообщение. Когда Анна Павловна прочитала его  и подняла глаза, оказалось, что давешние мальчишки стоят почти рядом.

— Тётенька, а такой мячик в магазине продаётся? – спросил один из них – веснущатый, в бейсболке, надетой задом наперёд.

Анна Павловна кивнула.

— А дорого стоит? – поинтересовался второй, – худенький, в очках.

— Дорого,  — снова кивнула Громова.

— А можно его потрогать? – попросили мальчишки  хором.

— Можно, только аккуратно.

— Мы аккуратно, честное-пречестное!

И в следующее мгновение новые знакомые уже вертели в руках мяч, вполголоса переговариваясь.

— Гляди, написано «Африка», и лев нарисован, — проговорил  мальчишка в бейсболке.

— Ин-до-не-зия! – прочитал по слогам его товарищ,  повернув мяч к себе.  – Классный мячик!

— Попроси мамку, чтоб тебе такой купила!

— Купит она, дожидайся! Пусть, говорит, твой папаня тебе игрушки покупает, а у меня денег нет. А папка зимой последний раз приходил, да и то пьяный.

Несколько минут они молча рассматривали мяч.

— А, может тебе такой   купят? – предположил мальчишка в очках.

-Не-а! Родители за квартиру кредит отдают. Ты, говорят, сынок, потерпи, вот расплатимся – заживём по-другому!   Даже в бассейн в этом году  не пустили.

Он пошмыгал носом и замолчал.

Анна Павловна вдруг вспомнила своё детство: деревянный барак, очереди в магазинах, талоны, куклы, сшитые из тряпок.  Неподалеку от их барака, в переулке высился облицованный гранитом дом. Родители говорили, что в нём живёт номенклатура. Дети этой самой номенклатуры гуляли во дворе, обнесённом кованой решёткой. У них были красивые игрушки, но чужих в этот двор не пускали…

— Анна Павловна, голубушка, извините, что заставил ждать! – прервал её воспоминания голос возвратившегося киоскёра. – Прошу к моему шалашу.

Громова поднялась.

Мальчишка в бейсболке вздохнул, возвращая ей мяч.

— Понравился? – поинтересовалась Анна Павловна.

Ребята энергично закивали.

— Ну и берите его себе! – неожиданно для неё самой вырвалось у Громовой. Ей вдруг захотелось сделать что-то хорошее для этих детей.

-Что, насовсем? – удивился мальчишка в очках.

— Насовсем. Играйте на здоровье!

— Спасибо, тётенька – крикнули мальчишки на прощанье и помчались на детскую площадку.

Из киоска приглашающе улыбался Семён Борисович. Громова улыбнулась в ответ и  подумала, что у конечной станции метро есть большой магазин игрушек, и там можно будет  подобрать Димке другой подарок.

В киоске Анна Павловна пробыла минут двадцать – купила  журнал, полистала полдесятка других, поболтала с киоскёром о том, о сём…

Когда она вышла, мальчишек на площадке уже не было. В песочнице под рябиной  старушка в платочке играла с девочкой лет двух – то ли внучкой, то ли правнучкой, а чуть поодаль, на траве валялся какой-то бесформенный предмет белого цвета. У Громовой неожиданно ёкнуло сердце, и, когда она подошла поближе, то увидела, что это её мяч, вернее, то, что от него осталось. Широкая дыра пришлась как раз на слово «Африка», так что можно было почитать только первые две буквы.

— Хулиганьё! – покачала головой старушка, заметив Громову. – Вещь хорошую испортили, нагрязнили, а убирать кто должен?

Она поправила на девочке шапочку и продолжила.

—  Они сначала по-хорошему играли – один мяч бросит, другой поймает, а потом вдруг  как с цепи сорвались, и давай по нему ногами буцкать.  А такой мяч для футбола разве? Вот и порвали… Один другому говорит: «Ты чего?», а другой ему: «А ты чего?» Чуть не разодрались. Потом постояли немного и убежали.

Анна Павловна ничего не сказала, взяла ошмётки мяча, отнесла в урну и направилась к метро.

«Они же ещё только дети!» — твердила себе она, пытаясь пересилить пролившуюся в душу горечь.

В вагоне Громова начала было читать очерк об острове Кижи, но вскоре отложила журнал, потому, что мысли её были очень далеко от этого старинного чуда.

— Может, жизнь ещё устроить получится – тебе свою, мне свою! – сказала напоследок Оксана. – Тем более размен подходящий есть.

— В полтинник, не поздновато ли жизнь устраивать? – проворчал Калачёв.

После развода в его жизни мало что изменилось. Он по-прежнему допоздна засиживался у себя в бухгалтерии, по выходным играл с приятелями в преферанс, иногда ездил в Лужники на футбол. Случались, конечно, и женщины, но так, ненадолго —  серьёзных отношений Игорь Дмитриевич избегал.  «Хватит с меня!» — отвечал он приятелям, время от времени  пристававшим с вопросами о новой женитьбе.

Как-то раз Игорь Дмитриевич получил письмо из родного приокского городка от одного из своих одноклассников.

«С трудом узнал твой адрес  и спешу сообщить, что в начале июля состоится встреча нашего класса. И, хотя последний год ты учился не у нас, мы всё равно считаем тебя своим и потому ждём. Кстати,  ведь ты  не был ни  на одной  нашей встрече – куда это годится!»

В открытую балконную дверь вливался тёплый майский вечер, в бледно-синем небе мелькали  стрижи.  Калачёв отложил письмо и задумался. У них в классе  были хорошие  ребята… Жаль после девятого  пришлось уйти… Отца-офицера  тогда перевели в Ногинск под Москву. Был выпускной класс в новой школе,  потом институт, работа, женитьба… В городке, где прошло детство, Игорь Дмитриевич так ни разу и не был, и ни с кем из одноклассников не переписывался.

 «Как они меня нашли – ума не приложу, — удивился он, — а в самом деле, поехать что ли… Тем более — отпуск в июле… Интересно, а пассажирские там и теперь не останавливаются?»

Пассажирские поезда,  как и раньше,  останавливались только на станции соседнего большого города, и остаток пути Калачёв проделал на электричке.

Вокзал располагался в стороне от городка. Он был построен ещё в прошлом веке, и вставленные недавно пластиковые окна никак не гармонировали с потемневшими от времени стенами.  За вокзальным зданием толпился народ – ждали автобуса.  Июльский ветерок шелестел в кронах тополей, в большой луже неподалеку плескались гуси, мальчишки сновали туда-сюда на мопедах. «Совсем, как мы раньше, — усмехнулся Калачёв, — только у нас велосипеды были».

Автобус всё не ехал. Игорь Дмитриевич подождал ещё немного и решил идти  пешком.

Дорога пересекала берёзовую рощу и выводила на широкий луг. За лугом синела Ока. На    противоположном  берегу над самым обрывом  белела    беседка, а чуть дальше стояли городские дома.

Между берегами курсировал паром. Он только-только отошёл от причала, и Калачёв, присев на доски, стал ждать его возвращения.

Воздух над маленьким пляжем звенел от детских голосов…  Игорь Дмитриевич вдруг вспомнил, как  в начале  лета,  после девятого  он подружился   с Таней —  высокой светловолосой  девочкой из их класса. Они переплывали реку на этом самом пароме, взявшись за руки, бродили по берегу  среди ракитника и  целовались, пугливо озираясь по сторонам. Вечерами, обнявшись,   сидели в беседке  над обрывом и строили планы на будущее. Отсюда были видны и заречный луг, и лес, и проносящиеся вдалеке поезда…

И  тут, в начале августа отец Игоря неожиданно получил приказ о переводе… Калачёв хотел, было, остаться в интернате, но родители и слушать не  стали. «Там же Москва рядом, столько возможностей, а здесь что?» — в один голос твердили они.

Время, оставшееся до отъезда, пролетело быстро.

— Ты же не насовсем уезжаешь, правда, ты потом вернёшься, да?   — всхлипывала Таня в последний вечер. – Я в беседку  буду приходить и тебя   ждать!

И, прижавшись к нему, шептала:

— Всю жизнь.

Первое время они писали друг другу чуть ли не каждый день, но потом переписка постепенно сошла на нет.

«Расстояние отдаляет, — подумал Игорь Дмитриевич, отмахиваясь от мух газетой, — ничего не поделаешь. Интересно, где она теперь?»

Какая-то кошка уселась рядом с Калачёвым, внимательно посмотрела на него и, мяукнув, пошла дальше.

Коротко прогудев, причалил паром. Несколько машин вперевалку въехали на палубу, следом потянулись многочисленные пассажиры.

Игорь Дмитриевич расположился на носу и скользил глазами по приближающемуся берегу. И вдруг в беседке на круче  увидел женскую фигуру в белом платье……

   «Неужели это она?» – пронеслось  в голове… «Нет, навряд ли…Эх, лица отсюда не видно…А, если и вправду она?… Узнала, что я приеду и пришла.   Может,  и у неё  тоже жизнь не сложилась…»

И  Калачёв внезапно  ощутил в душе эхо того давнего чувства.

От пристани вела деревянная лестница, ступеньки которой кое-где сгнили от старости.  Последний пролёт  заканчивался у входа в беседку. Женщина обернулась на звук  шагов и, прищурившись, посмотрела на него… Это и в самом деле была Таня – по-прежнему стройная, с волосами тронутыми сединой. Калачёв почувствовал, как гулко застучало сердце.

—  Господи, Игорёк! Солидный-то, какой стал!  – воскликнула она, одной рукой обняла Калачёва за шею и чмокнула в щёку. В другой её руке Игорь Дмитриевич увидел  бинокль.

— Это я внука караулю! – засмеялась Таня, поймав его взгляд. – Выпросился  на тот берег купаться.  Дочка с зятем в командировке, а мы с дедом в няньках. Десять лет ему – попробуй, уследи. Правда, пока слушается.

Над рекой на небольшой высоте пролетел вертолёт.

— Ты где остановиться собрался? – поинтересовалась Таня, когда шум стих.

— Не знаю, наверно в гостинице.

— Ерунда! Давай к нам!  У нас всегда все останавливаются. Мой благоверный к дому веранду пристроил – полк разместить можно. Кстати, ты его знаешь. Вовка  Кабанов  из «Б» класса —  помнишь такого?

Калачёв   кивнул и почувствовал, как неожиданная  грусть  пролилась в душу.

Издалека донёсся перестук колёс  проходящего поезда.

—  Ну, пойдем, — улыбнулась Таня, — устал, поди, с дороги! Пообедаем, поболтаем… Я щей наварила, а наливочка у нас – пальчики оближешь.

Борис Аронов

Часы над входом показывали пять. Обычно в это время Игорь Михайлович  уже погружался в  своё любимое кресло у телевизора. Но сегодня утром, собираясь на работу, он как на грех забыл ключи… Сына-студента дома быть не могло –  вечно болтается с друзьями чуть ли не до полуночи… Вот и пришлось ехать в институт к жене…

Пожилой охранник, выяснив, что пропуска у Горохова нет, энергично замотал головой. Игорь Михайлович стал, было, звонить на мобильник жене, но трубку она не взяла – видимо шла лекция.

Пришлось ждать «Ещё по магазинам потом потащит!»  — поморщился Горохов, закуривая. Мимо проносились машины, холодный ветер гнал по сухому асфальту жухлые листья. Шумная группа парней и девушек —  человек десять-двенадцать – появилась в дверях института. «А боялись – не сдадим – не сдадим», – донеслось до слуха Игоря Михайловича… «Айда в столовку, а потом в кино!»… «Вовку-то Вовку  со шпорой чуть  не засекли!»… «Гляньте, а вон трамвай идёт!»

Горохов проводил ребят взглядом и подумал, что в годы студенчества у них тоже была дружная группа (он заканчивал политехнический, в двух кварталах отсюда). На выпускном они наперебой твердили друг другу, что будут видеться часто, благо, большинство оставалось работать здесь же, в городе. Первое время  и в самом деле встречались несколько раз в году, но потом всё реже и реже. На работе Игорь Михайлович так ни с кем по-настоящему и  не подружился, и сам говорил, что жизнь его протекает между двумя экранами – компьютерным  и телевизионным.

Перед зданием института росли вековые ели, и само здание было старинным, с колоннадой у входа. Горохов подумал, что когда-то приходил сюда чуть ли не каждый день  — будучи студентом четвёртого курса, он познакомился со своей теперешней женой и обычно встречал её после занятий. Они украдкой целовались, а потом, взявшись за руки, допоздна бродили по городу, болтая о разных разностях…

«А теперь, — подумал Игорь Михайлович, — перекинемся парой слов за завтраком и за ужином – и всё…у неё свои дела, у меня свои …хотя …так, наверно, у всех…».

Первые снежинки замелькали в воздухе, и через несколько минут снег уже сыпал вовсю. Запахло свежестью. Горохов неожиданно почувствовал какое-то неясное волнение и вдруг вспомнил: в тот день, когда он решил сделать предложение, тоже шёл первый снег…, и сердце  учащённо билось.    И вот сейчас то, давно позабытое ощущение, затеплилось в душе…

Снегопад усилился.

«Кажется, я тогда здесь стоял… у   этой самой колонны, — подумал Игорь Михайлович, — а потом мы  на Садовую пошли, в «Акацию»…

Из центральной двери появилась жена. Горохов помахал ей, и ему вдруг захотелось, чтобы она улыбнулась так, как улыбалась когда-то. Но во взгляде жены он не прочёл ничего кроме удивления.

 — А ты откуда здесь, — вскинула брови она, — случилось что-то?

— Ничего, — пожал плечами Игорь Михайлович и почему-то смутился, — просто зашёл за тобой, вот и всё.

Упоминать про забытые ключи он не стал и, помедлив, предложил:

— Пойдём, погуляем, в «Акации» посидим!

— Какая  «Акация»! Смотри,  как метёт!

— Ну и что. В тот день тоже снег шёл.

— Это в какой ещё день?.. – начала, было, жена, но вдруг осеклась, и, видно вспомнив, ласково посмотрела на Горохова, как не смотрела уже давным-давно.

— Неужто, то кафе ещё существует? – проговорила она.

— Пойдем, посмотрим.

И они пошли, как в юности,  взявшись за руки,  а снег всё падал и падал, сглаживая углы, и неуютный мир преображался на глазах.

Рассказ Борис Аронов

О своём приезде Кормухины сообщили заранее. Анна Прохоровна ждала их на крыльце, и её дородная фигура была видна издалека.

— Тёть Нюр, баньку-то истопила, — вместо приветствия прогудел Иван Петрович – полный коротконогий человек лет сорока, с кряхтением выбираясь из- за руля «семёрки».

— Он мне этой банькой все уши прожужжал, — прощебетала Зоя Фёдоровна – его жена, кругленькая под стать мужу.

— А я всегда говорил, что у тётки банька – блеск!

Начались объятия, поцелуи… Потом Кормухин повернулся к машине:

— Илья, ты там заснул что ли? Давай, вылезай!

И пояснил тётке:

— Он у нас помечтать любит… не пойми о чём.

Появился Илья – высокий, худенький, в очках – как говорится, ни в мать, ни в отца.

— Господи, большой-то какой вырос, — заахала тётка, обнимая мальчика, — сынок, а лет тебе сколько?

— Тринадцать, — коротко ответил Илья.

— Поди, на одни пятёрки учишься?

— Да всяко бывает! – ответила за него Зоя Фёдоровна.

И добавила:

— Он у нас ухологикой увлекается!

— Уфологией! – мрачно поправил её сын.

— Это чего же такое? – поинтересовалась тётка.

— Наука такая,- засмеялся Иван Петрович, — про зелёных человечков!

Илья нахмурился, но ничего не сказал.

— И, Ванюша, мой дед покойный этих человечков безо всякой науки видел, почитай, каждый день! – покачала головой Анна Прохоровна. – Пойдёмте, гости дорогие, в дом.

После баньки сели обедать.

— Ну, Илюха, — сказал Иван Петрович, потирая руки, — тебе брусничная вода, а нам…

Он сделал паузу и, кивнув на стоящую на столе бутылку, поинтересовался:

— Свойская?

— А то, — отозвалась тётка, — на смородиновом листу настаивала!

— Ну, тётя Аня, будь здорова! – провозгласил Кормухин, наполняя рюмки. – Как, говорится, за встречу!

— Грибочками вот закусите солёными! – засуетилась Анна Прохоровна, придвигая гостям миски.

— Да, грибки у тебя что надо, — жуя, проговорил Иван Петрович, но и мы тоже не лыком шиты, правда, Зой!

— У нас, тётя Аня теперь огородик есть и дачка, — вступила в разговор Зоя Фёдоровна, — правда, далековато, аж под Серпуховом!

— Каждые выходные туда ездим, — сказал Кормухин, наливая по второй, — зато и овощи свои, и ягоды. Приезжай, клубничным вареньем угостим.

Анна Прохоровна разлила по тарелкам борщ.

— Ты, сынок, наверно, папе с мамой помогаешь? – потрепала она по волосам Илью.

— Через пень колоду! – вздохнула Зоя Фёдоровна.

— Он у нас то и дело удрать норовит — пришельцев разыскивать, — уточнил Иван Петрович, — ему в огороде ковыряться скучно…

— Другие миры и вправду есть, — запальчиво произнёс Илья, — и пришельцы тоже! Я их обязательно встречу!

— Как же, дожидайся! – вздохнул Иван Петрович, принимаясь за щи.- Другие вон с родителями наравне трудятся, а не разной ерундой занимаются.

Илья недовольно засопел. Видно было, что этот разговор возник не впервые.

В окна горницы смотрел пасмурный день, какие часто выпадают в начале июня. Временами накрапывал дождь.

— А соседи у тебя как, ничего? – спросил тётку раскрасневшийся Кормухин, протягивая тарелку за добавкой.

— Да все прежние, Ванюша, всю жизнь, считай, рядом прожили… Один только новый, этот, который напротив…

Она на мгновение замолчала и усмехнулась:

— Пингвин!

— А почему пингвин, тётя Аня? – удивилась Зоя Фёдоровна.

— Костюм у его чёрный, а рубашка белая. И ходит вразвалку (тётка встала и показала как именно ходит новый сосед)…

— А взялся он откуда? – спросил Иван Петрович, снова наполняя рюмки.

— Да хрен его знает! Кто говорит, моряком он был, кто — ещё кем-то… Дом этот пустой стоял, считай, лет десять, как хозяева-то умерли… Ну, он его и купил…

— А работает где? Или на пенсии?

— Не знается он ни с кем! – покачала головой Анна Прохоровна.

— А у нас, тётя Аня, соседи квартиру продавать хотят, — сказала Зоя Фёдоровна, — вот, если денежек накопим, купим. Скажи, Вань!

— Точно! – кивнул Иван Петрович. – С нашей соединим, и будет у нас хата – о-го-го!

Пообедав, стали играть в лото.

— Я погулять пойду, ладно? — сказал Илья, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Иди, иди, — отозвался отец и, достав бочоночек из холщового мешка, прокричал, — двадцать шесть!

По обеим сторонам улицы высились разномастные заборы, здесь и там темнели лужи…

Дом, в котором жил новый сосед, смотрел на мир пыльными стёклами, и только в крайнем окне виднелось яркое пятно герани.

Неподалеку на лавочке Илья увидел белобрысого мальчишку, с виду своего ровесника.

— Вы к бабе Нюре, что ли приехали? – спросил он, когда Илья подошёл поближе.

— Угу. А ты здешний?

— Через два дома живу, — ответил мальчишка и, протянув руку, представился, — Санёк!

Илья тоже назвал себя и уселся рядом с новым товарищем.

— Хорошая у вас тачка! – сказал тот.

— Нормальная.

— Везёт! А мы вот никак не купим.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Санёк посмотрел куда-то вдаль и толкнул в бок своего соседа:

— Гляди, гляди, а вон пингвин чешет!

Илья обернулся и увидел невысокого человека лет семидесяти, одетого в чёрный костюм и белую рубаху. Походка у него и в самом деле была такая, как показывала тётка. Незнакомец поравнялся с ними, скользнул взглядом по Саньку, немного дольше задержался на Илье и скрылся у себя в доме.

— У нас его никто не любит! – поморщился Санёк.

— А почему?

— Да ну, какой-то он не такой! Ни с кем не остановится. «Здрасьте» буркнет — и все дела… Его мужики, бывает, зовут, дескать, пойдём, сосед, махнём по маленькой, а он только головой покачает — и шасть в дом!

Они посидели ещё немного. Потом Санька позвали домой, Илья тоже отправился к себе. Уже начинало темнеть, на пустынной улице зажглись редкие фонари.

«Вот пристали к деду, — подумал он, — может, и в самом деле моряком он был… чего только не видел… вот и скучает здесь!»

Где-то рядом залаяла собака, ей ответила другая, потом третья…

Дома теперь играли в дурака, причём Иван Петрович то и дело восклицал: «Вот едрит твою налево!» и, морщась, рассматривал карты. «Чайку, Ванюша, не желаешь?» — предлагала тётка. «Я лучше полстопочки!» крутил головой он, а, увидев Илью, поинтересовался, поймал ли тот хоть одного инопланетянина.

Илья пожал плечами, выпил молока и пошёл спать.

На следующее утро он проснулся раньше всех, оделся и вышел на улицу. Снова было пасмурно. Илья присел на лавку, вытащил из кармана мобильник и погрузился в игру…

Прозвучавший совсем рядом велосипедный звонок оторвал его от этого занятия. Илья поднял голову и увидел парня с почтальонской сумкой через плечо.

— Слышь, пацан, — попросил он, — будь друг, письмо деду передай, ну, этому, который пингвин. На стацию опаздываю!

Илья хотел было сказать, что он тут в гостях, но не успел — через минуту велосипед уже пылил в конце улицы.

Делать было нечего. Илья поднялся на крыльцо и постучал. На стук никто не отозвался, но оказалось, что дверь не заперта. В сенях он постучал ещё раз и, не получив ответа, дёрнул другую дверь, обтянутую клеёнкой. За ней открылась комната с геранью на крайнем окне. Рядом с окном Илья увидел ещё одну дверь, сверху донизу покрытую резьбой в виде переплетающихся диковинных цветов, трав и животных. Окно было открыто, лёгкая занавеска колыхалась на ветру… Отблески хмурого дня ложились на резьбу, и казалось, что узоры движутся.

— Здравствуйте, молодой человек! – вдруг услышал Илья и, обернувшись, обнаружил в нише у дальней стены сидящего на диване старика с большой книгой на коленях.

— Вам…тут…письмо передали, — запинаясь, проговорил Илья, вконец растерявшись.

— Вот как! – вскинул брови старик. – Спасибо, что взяли на себя труд…

— Мне было совсем не трудно, — улыбнулся Илья, понемногу смелея, — Дверь у вас какая интересная…

— Интересная, — согласился старик.

— А за ней что?

— А вы, молодой человек, откройте и посмотрите.

Дверь оказалась неожиданно тяжёлой. Илья изо всех сил потянул за ручку, петли тихонько скрипнули… В образовавшуюся щель вдруг хлынула необозримая, притягивающая синева, пронизанная лучами ярко-оранжевого нездешнего светила. Неведомый мир был всего лишь в шаге, но тут откуда-то донёсся раздражённый голос отца:

— Где его черти носят? Ехать пора, а он шляется!

Илья вздрогнул и отпустил ручку. Дверь захлопнулась, и серый полумрак снова просочился в комнату.

— Меня зовут! – вздохнул Илья.

— Ничего, — ласково улыбнулся старик, — ещё увидимся…

Иван Петрович был сильно не в духе. Трещала голова после вчерашнего, к тому же спустило заднее колесо и барахлило зажигание. Возясь с насосом, он ворчал на жену за медленные сборы, а появившегося сына пообещал «выдрать, как сидорову козу». Илья, было, подумал, что они задержатся ещё на день, однако, вскоре ремонт был закончен. Кормухины отбыли, напутствуемые тёткиными приглашениями приехать в конце августа за саженцами, потому что «в Москве таких днём с огнём не сыщешь».

О том, что произошло, Илья решил пока никому не рассказывать и стал с нетерпением ждать августа.

И вот в один из последних дней лета Кормухины снова отправились в гости к тётке. Илья заметно волновался и на вопросы недоумевающих родителей отвечал невпопад.

Анна Прохоровна, как в прошлый раз, встретила их на крыльце.

— Сосед-то твой, гляди, прибарахлился, — заметил Иван Петрович, кивнув в сторону дома напротив, — окна покрасил, шторы новые… Женился, что ли?

— Помер он, — вздохнула тётка, — два месяца как помер. Там теперь другие живут.

— Как это — умер? – вырвалось у Ильи.

— Обыкновенно, — пожала плечами Анна Прохоровна, — и то сказать, не молодой уже был…

Из окна, на котором раньше цвела герань, выглянул Санёк и, узнав Илью, энергично замахал руками.

— Давай, заходи, — позвал он, — мы теперь здесь живём.

Ощущая гулкие удары сердца, Илья переступил порог комнаты…Мебель была другая, и только диван, на котором когда-то сидел старик, сиротливо стоял в нише… Та самая дверь оказалась оклеенной картинками, вырезанными из журналов, а диковинная резьба исчезла…

— Это дед-пингвин налепил! — усмехнулся Санёк, – Скоро ремонт будем делать, пластиковую поставим.

— А там… что? – проговорил Илья вмиг пересохшими губами,

— Сто пудов, ни за что не угадаешь, — с таинственным видом произнёс Санёк, — гляди!

За дверью оказалась кладовка, сверху донизу уставленная множеством банок с огурцами.

— Видал? Это маманя на зиму накрутила. И в сарае ещё столько же. У нас нынче огурцов уродилось – видимо-невидимо! Скажи, сила!

— Сила-сила, – машинально ответил Илья и, кивнув на прощанье, побрёл к выходу.

Рассказ Борис Аронов

Самолёт делает несколько кругов над городским водохранилищем и направляется в сторону аэродрома. Скоро колёса коснутся земли, и я снова стану инвалидом-колясочником – так людей подобных мне называют в собесе. И впервые в  жизни мне хочется, чтобы полёт продлился ещё…

Рассказ Борис Аронов

Спать легли заполночь, но Круглов долго не мог уснуть: то представлялось расстроенное лицо Игоря Масленникова,  то лезли в голову речи  бывшего однокурсника… В конце концов жена включила свет и, решив, что Антон заболевает,  стала предлагать ему какое-то лекарство.

Рассказ Борис Аронов

Рассекая воздух сиреной, подъехала машина ДПС.

Рассказ Борис Аронов

Борис Аронов