СТРАНСТВУЮЩИЙ АЛЬБАТРОС

РАССКАЗ

Врач Пётр Васильевич Карпов – худощавый человек лет тридцати пяти – закончив приём, стал торопливо переодеваться. Перекусить он уже  не успевал, хотя жил неподалеку от поликлиники – было около двух,  собеседование назначили на три, а от  Ясенева до центра путь не близкий.

Клиника «Эскулап» занимала первый этаж жилого дома в одном из Арбатских переулков. Броская вывеска над дверью была видна издалека, а справа от входа висела другая, поменьше, озаглавленная: перечень оказываемых услуг. Растущие вдоль ограды клёны роняли жёлтые листья на припаркованные машины.

Прежде, чем войти, Карпов посмотрел на часы. Дорога заняла  чуть больше часа, но до других мест, где ему предлагали совмещение, было ещё дальше. Необходимость найти дополнительную работу возникла несколько месяцев назад, когда они с женой взяли ипотеку.  Оба  были не москвичами, учились вместе, и теперь работали в одной поликлинике, он невропатологом, она – терапевтом. После окончания института Карповы целых десять лет скитались по частным квартирам, пока, наконец, не появилась своя… Правда, расплачиваться за неё предстояло ещё очень долго, но зато теперь можно было подумать о ребёнке.

В коридорах «Эскулапа» преобладали светло-голубые тона, а в директорском кабинете всё было тёмным и солидным. Директор – пожилой, лысоватый, в дорогих очках — задал Петру Васильевичу с десяток вопросов, перелистал его документы и, наконец, сказал:

— Невропатолога у нас нет, принимать будете каждый день. С половины четвёртого до восьми. И на медосмотры ездить.

И, чуть помедлив, добавил:

— По выходным тоже.

— Это как, совсем без выходных? – удивился Карпов.

— Ну, скажем, двух воскресений в месяц для отдыха вам хватит? – нахмурился директор. – Платим мы хорошо, так что, сами понимаете, отдача должна быть…

Пётр Васильевич кивнул.

— И не забывайте, учреждение у нас коммерческое, снова заговорил директор, — присутствуют некоторые э…э… особенности. Здесь клиент всегда прав!

— Пациент, — машинально поправил доктор.

— Нет, именно клиент! – сдвинул брови директор. – Советую это хорошо запомнить.

Шагая к метро, Карпов ощущал на дне души какой-то неприятный осадок, но после, в вагоне стал думать о том, что денег теперь хватит на взносы за ипотеку («лет за двадцать, глядишь, и расплатимся»), да и на новую мебель  наскрести будет можно. «Заканчиваю я в два…ну, иногда в полтретьего, — мысленно рассуждал доктор, — можно чаю в буфете выпить, а нет – бутерброды с собой возьму… ничего, справлюсь».

По дороге домой Пётр Васильевич зашёл в гастроном за хлебом. Был конец рабочего дня, и в кассу выстроилась длинная очередь, которая продвигалась очень медленно. По телевизору, водружённому на высокий штатив, шёл фильм о пернатых. На экране большая птица, недовольно нахохлившись, сидела в вольере, а голос за кадром объяснял, что это – странствующий альбатрос, и поместили его сюда ненадолго,  лишь для того, чтобы прикрепить миниатюрную видеокамеру. «Его жизнь – полёт, в день до тысячи километров, — восторгался диктор. — Сейчас вы увидите кадры, снятые этой камерой!»

И перед зрителем распахнулся сверкающий морской простор. Далеко внизу видны были скалистые острова, а в объектив нет-нет и попадала такая же птица, летящая рядом в неоглядной синеве.

«Это его подруга, — продолжал невидимый ведущий, — пары у альбатросов очень стойкие, живут вместе чуть ли не всю жизнь!»

А птицы летели всё дальше и дальше, и от этой картины веяло такой бесконечной свободой, что у доктора на мгновение захватило дух.

Оказавшись на улице, Карпов решил позвонить жене – не надо ли купить ещё что-нибудь к ужину, но оказалось, что она ещё на работе.

— Понимаешь, тут у нас Наталья заболела, а у неё вечерний приём. Ну, меня и попросили… Заплатить обещали, немного, конечно, но на дороге не валяется. Кстати, ты в  «Эскулапе» был?

— Был.

— Ну и?

— Работаю с завтрашнего для. С полчетвёртого до восьми.

— А успевать будешь?

— Постараюсь.

Ночью Петру Васильевичу приснилось будто, он летает в прозрачной голубизне, поднимаясь всё выше и выше, но вдруг зазвонил будильник, и слезливое осеннее утро заполонило душу. Карповы стали торопливо собираться — опаздывать на работу было нельзя. А ещё надо успеть позавтракать, потому что домой им предстояло вернуться только поздно вечером.

Книга очень интересна, но слишком мал её тираж. Поэтому редакция нашей газеты постарается по возможности  познакомить горожан с этим изданием. Сегодня предлагаем вашему вниманию один из эпизодов этой книги, рассказывающий о времени ВОВ.

Воспоминания Гучковой Клавдии Яковлевны

В годы воины Покров стал прифронтовым городом. В нём не было военных объектов, но и на Покров фашисты сбрасывали бомбы. Одна угодила «во двор пищевого комбината, вторую сбросили на железнодорожную станцию. Наш «ястребок» гнался за немецким бомбардировщиком, и тот «разгрузился» в северной части посёлка Введенский…»

Вот такие воспоминания нахлынули на Клавдию Яковлевну Гучкову, которая в годы войны была директором Покровского пищекомбината.

«В первый год войны в городе было очень много эвакуированных. 18 октября 1941 года дорогу не­возможно было перейти, так она была забита шедшими в тыл беженцами, скотом, машинами и по­возками. Стал Покров и домом для осиротевших детей. Тогда родилось движение милосердия, и хоть трудно и голодно было всем, многие покровчане взяли к себе в семьи сирот на воспитание. А коллектив пищевого комбината взял двух мальчишек под свою опеку.

Работали в годы войны так тяжело, что удивляешься теперь, как могли женщины всё выдержать. Ведь мужчин не было. Шесть женщин обеспечивали дровами всё производство: сами пилили в лесу, на себе подвозили. Приходили вагоны с сырьём на станцию. Грузчики – женщины, всё делали вручную. Кофе в зёрнах упаковывался в мешки весом по 90 кг. Собирали весь управленческий персонал, выделяли людей из цехов – и вдвоём один мешок выносили. Ни минуты простоя вагона нельзя было допустить. За простой сразу судил трибунал.

Для фронта пищекомбинат готовил и отправлял кофе «Кола» — партизанам и лётчикам. Орех кола присылали из Америки. На пищекомбинате его мололи и добавляли в натуральный кофе. Когда шёл в производство этот кофе, никто из работников не мог уснуть, люди мучились от бессонницы – так дей­ствовал орех кола.

Самый тяжёлый цех на пищекомбинате был обжарочный: надо и мешки постоянно ворочать с тяжестью, и всю смену в угаре, в чаду. Там работали тогда совсем молоденькие Лена Бывшева и Лина Штырова. Добросовестными работницами были К. Мухина, Наташа Сняткова. Вообще в те годы народ был дружный, друг к другу внимательный. Много горя было, старались помочь друг другу. «Несуны» с производства — тогда и не слыхали такого. Совесть чиста была у нас, приличия соблюдали. В городе не было никакого воровства. Все склады, магазины, конторы охранял один дядя Гурей.

Под зданием пищекомбината было оборудовано бомбоубежище. Но оно, к счастью, не потребовалось. Мы в нём организовали цех по расфасовке грибов. Грибоварни находились в деревнях Головино и Филимоново. Был бондарь, сами делали бочки. В бочонках солёные грибы отправляли на фронт. Отправляли специи фронтовикам: лавровый лист, перец, корицу, гвоздику. Фасовали сахарин, горчицу. Для жителей горчицу в магазине продавали мешками. Она выручала в голодное время. Её вымачивали, смешивали с сухим хлебным квасом, картошкой и пекли лепёшки.

Карточки нам выдавали только на хлеб: рабочему – 600 граммов, служащему – 400 граммов. И всё. Спасала нас от голода картошка. Тогда она хорошо родилась. Да грибы. Дети набирали грибов для семьи на всю зиму.

Работали по 12 часов без выходных. Кажется, минутки уже не выкроишь. Но женщины и девушки находили время, собирались вместе и вязали носки и варежки из шерсти для фронтовиков. Писали патриотические письма, что ждём с победой. Вкладывали письма в посылки и отправляли на фронт. Получали и с фронта письма.

Хороший народ работал в те годы на пищевом комбинате, добросовестный. Я часто вспоминаю начальников цехов Варвару Васильевну Щелкунову, Марию Наумову, зав. производством Феофана Яковлевича Копытова. Секретарём партийной организации была Мария Герасимовна Романова, председателем фабкома – Мария Константиновна Павлова.

Когда ночью 9 мая узнали, что война окончилась, на пищевом комбинате собрались все, как будто их созвали. Радовались и плакали. Лучших работниц представили к наградам – медалям «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов».

Рассказ записала Н. Базарова. 15 мая 1990 года

]]> http://pokrovmedia.ru/vospominaniya-guchkovoj-klavdii-yakovlevny/feed/ 0 http://pokrovmedia.ru/pingvin/ http://pokrovmedia.ru/pingvin/#respond Fri, 17 Oct 2014 08:32:45 +0000 http://pokrovmedia.ru/?p=13568 Проезжая через Курскую область по пути в Крым, москвичи Кормухины решили заглянуть к тётке Анне, которая жила на окраине небольшого городка, сплошь застроенной частными домами. Не виделись они уже много лет.

О своём приезде Кормухины сообщили заранее. Анна Прохоровна ждала их на крыльце, и её дородная фигура была видна издалека.

— Тёть Нюр, баньку-то истопила, — вместо приветствия прогудел Иван Петрович – полный коротконогий человек лет сорока, с кряхтением выбираясь из- за руля «семёрки».

— Он мне этой банькой все уши прожужжал, — прощебетала Зоя Фёдоровна – его жена, кругленькая под стать мужу.

— А я всегда говорил, что у тётки банька – блеск!

Начались объятия, поцелуи… Потом Кормухин повернулся к машине:

— Илья, ты там заснул что ли? Давай, вылезай!

И пояснил тётке:

— Он у нас помечтать любит… не пойми о чём.

Появился Илья – высокий, худенький, в очках – как говорится, ни в мать, ни в отца.

— Господи, большой-то какой вырос, — заахала тётка, обнимая мальчика, — сынок, а лет тебе сколько?

— Тринадцать, — коротко ответил Илья.

— Поди, на одни пятёрки учишься?

— Да всяко бывает! – ответила за него Зоя Фёдоровна.

И добавила:

— Он у нас ухологикой увлекается!

— Уфологией! – мрачно поправил её сын.

— Это чего же такое? – поинтересовалась тётка.

— Наука такая,- засмеялся Иван Петрович, — про зелёных человечков!

Илья нахмурился, но ничего не сказал.

— И, Ванюша, мой дед покойный этих человечков безо всякой науки видел, почитай, каждый день! – покачала головой Анна Прохоровна. – Пойдёмте, гости дорогие, в дом.

После баньки сели обедать.

— Ну, Илюха, — сказал Иван Петрович, потирая руки, — тебе брусничная вода, а нам…

Он сделал паузу и, кивнув на стоящую на столе бутылку, поинтересовался:

— Свойская?

— А то, — отозвалась тётка, — на смородиновом листу настаивала!

— Ну, тётя Аня, будь здорова! – провозгласил Кормухин, наполняя рюмки. – Как, говорится, за встречу!

— Грибочками вот закусите солёными! – засуетилась Анна Прохоровна, придвигая гостям миски.

— Да, грибки у тебя что надо, — жуя, проговорил Иван Петрович, но и мы тоже не лыком шиты, правда, Зой!

— У нас, тётя Аня теперь огородик есть и дачка, — вступила в разговор Зоя Фёдоровна, — правда, далековато, аж под Серпуховом!

— Каждые выходные туда ездим, — сказал Кормухин, наливая по второй, — зато и овощи свои, и ягоды. Приезжай, клубничным вареньем угостим.

Анна Прохоровна разлила по тарелкам борщ.

— Ты, сынок, наверно, папе с мамой помогаешь? – потрепала она по волосам Илью.

— Через пень колоду! – вздохнула Зоя Фёдоровна.

— Он у нас то и дело удрать норовит — пришельцев разыскивать, — уточнил Иван Петрович, — ему в огороде ковыряться скучно…

— Другие миры и вправду есть, — запальчиво произнёс Илья, — и пришельцы тоже! Я их обязательно встречу!

— Как же, дожидайся! – вздохнул Иван Петрович, принимаясь за щи.- Другие вон с родителями наравне трудятся, а не разной ерундой занимаются.

Илья недовольно засопел. Видно было, что этот разговор возник не впервые.

В окна горницы смотрел пасмурный день, какие часто выпадают в начале июня. Временами накрапывал дождь.

— А соседи у тебя как, ничего? – спросил тётку раскрасневшийся Кормухин, протягивая тарелку за добавкой.

— Да все прежние, Ванюша, всю жизнь, считай, рядом прожили… Один только новый, этот, который напротив…

Она на мгновение замолчала и усмехнулась:

— Пингвин!

— А почему пингвин, тётя Аня? – удивилась Зоя Фёдоровна.

— Костюм у его чёрный, а рубашка белая. И ходит вразвалку (тётка встала и показала как именно ходит новый сосед)…

— А взялся он откуда? – спросил Иван Петрович, снова наполняя рюмки.

— Да хрен его знает! Кто говорит, моряком он был, кто — ещё кем-то… Дом этот пустой стоял, считай, лет десять, как хозяева-то умерли… Ну, он его и купил…

— А работает где? Или на пенсии?

— Не знается он ни с кем! – покачала головой Анна Прохоровна.

— А у нас, тётя Аня, соседи квартиру продавать хотят, — сказала Зоя Фёдоровна, — вот, если денежек накопим, купим. Скажи, Вань!

— Точно! – кивнул Иван Петрович. – С нашей соединим, и будет у нас хата – о-го-го!

Пообедав, стали играть в лото.

— Я погулять пойду, ладно? — сказал Илья, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Иди, иди, — отозвался отец и, достав бочоночек из холщового мешка, прокричал, — двадцать шесть!

По обеим сторонам улицы высились разномастные заборы, здесь и там темнели лужи…

Дом, в котором жил новый сосед, смотрел на мир пыльными стёклами, и только в крайнем окне виднелось яркое пятно герани.

Неподалеку на лавочке Илья увидел белобрысого мальчишку, с виду своего ровесника.

— Вы к бабе Нюре, что ли приехали? – спросил он, когда Илья подошёл поближе.

— Угу. А ты здешний?

— Через два дома живу, — ответил мальчишка и, протянув руку, представился, — Санёк!

Илья тоже назвал себя и уселся рядом с новым товарищем.

— Хорошая у вас тачка! – сказал тот.

— Нормальная.

— Везёт! А мы вот никак не купим.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Санёк посмотрел куда-то вдаль и толкнул в бок своего соседа:

— Гляди, гляди, а вон пингвин чешет!

Илья обернулся и увидел невысокого человека лет семидесяти, одетого в чёрный костюм и белую рубаху. Походка у него и в самом деле была такая, как показывала тётка. Незнакомец поравнялся с ними, скользнул взглядом по Саньку, немного дольше задержался на Илье и скрылся у себя в доме.

— У нас его никто не любит! – поморщился Санёк.

— А почему?

— Да ну, какой-то он не такой! Ни с кем не остановится. «Здрасьте» буркнет — и все дела… Его мужики, бывает, зовут, дескать, пойдём, сосед, махнём по маленькой, а он только головой покачает — и шасть в дом!

Они посидели ещё немного. Потом Санька позвали домой, Илья тоже отправился к себе. Уже начинало темнеть, на пустынной улице зажглись редкие фонари.

«Вот пристали к деду, — подумал он, — может, и в самом деле моряком он был… чего только не видел… вот и скучает здесь!»

Где-то рядом залаяла собака, ей ответила другая, потом третья…

Дома теперь играли в дурака, причём Иван Петрович то и дело восклицал: «Вот едрит твою налево!» и, морщась, рассматривал карты. «Чайку, Ванюша, не желаешь?» — предлагала тётка. «Я лучше полстопочки!» крутил головой он, а, увидев Илью, поинтересовался, поймал ли тот хоть одного инопланетянина.

Илья пожал плечами, выпил молока и пошёл спать.

На следующее утро он проснулся раньше всех, оделся и вышел на улицу. Снова было пасмурно. Илья присел на лавку, вытащил из кармана мобильник и погрузился в игру…

Прозвучавший совсем рядом велосипедный звонок оторвал его от этого занятия. Илья поднял голову и увидел парня с почтальонской сумкой через плечо.

— Слышь, пацан, — попросил он, — будь друг, письмо деду передай, ну, этому, который пингвин. На стацию опаздываю!

Илья хотел было сказать, что он тут в гостях, но не успел — через минуту велосипед уже пылил в конце улицы.

Делать было нечего. Илья поднялся на крыльцо и постучал. На стук никто не отозвался, но оказалось, что дверь не заперта. В сенях он постучал ещё раз и, не получив ответа, дёрнул другую дверь, обтянутую клеёнкой. За ней открылась комната с геранью на крайнем окне. Рядом с окном Илья увидел ещё одну дверь, сверху донизу покрытую резьбой в виде переплетающихся диковинных цветов, трав и животных. Окно было открыто, лёгкая занавеска колыхалась на ветру… Отблески хмурого дня ложились на резьбу, и казалось, что узоры движутся.

— Здравствуйте, молодой человек! – вдруг услышал Илья и, обернувшись, обнаружил в нише у дальней стены сидящего на диване старика с большой книгой на коленях.

— Вам…тут…письмо передали, — запинаясь, проговорил Илья, вконец растерявшись.

— Вот как! – вскинул брови старик. – Спасибо, что взяли на себя труд…

— Мне было совсем не трудно, — улыбнулся Илья, понемногу смелея, — Дверь у вас какая интересная…

— Интересная, — согласился старик.

— А за ней что?

— А вы, молодой человек, откройте и посмотрите.

Дверь оказалась неожиданно тяжёлой. Илья изо всех сил потянул за ручку, петли тихонько скрипнули… В образовавшуюся щель вдруг хлынула необозримая, притягивающая синева, пронизанная лучами ярко-оранжевого нездешнего светила. Неведомый мир был всего лишь в шаге, но тут откуда-то донёсся раздражённый голос отца:

— Где его черти носят? Ехать пора, а он шляется!

Илья вздрогнул и отпустил ручку. Дверь захлопнулась, и серый полумрак снова просочился в комнату.

— Меня зовут! – вздохнул Илья.

— Ничего, — ласково улыбнулся старик, — ещё увидимся…

Иван Петрович был сильно не в духе. Трещала голова после вчерашнего, к тому же спустило заднее колесо и барахлило зажигание. Возясь с насосом, он ворчал на жену за медленные сборы, а появившегося сына пообещал «выдрать, как сидорову козу». Илья, было, подумал, что они задержатся ещё на день, однако, вскоре ремонт был закончен. Кормухины отбыли, напутствуемые тёткиными приглашениями приехать в конце августа за саженцами, потому что «в Москве таких днём с огнём не сыщешь».

О том, что произошло, Илья решил пока никому не рассказывать и стал с нетерпением ждать августа.

И вот в один из последних дней лета Кормухины снова отправились в гости к тётке. Илья заметно волновался и на вопросы недоумевающих родителей отвечал невпопад.

Анна Прохоровна, как в прошлый раз, встретила их на крыльце.

— Сосед-то твой, гляди, прибарахлился, — заметил Иван Петрович, кивнув в сторону дома напротив, — окна покрасил, шторы новые… Женился, что ли?

— Помер он, — вздохнула тётка, — два месяца как помер. Там теперь другие живут.

— Как это — умер? – вырвалось у Ильи.

— Обыкновенно, — пожала плечами Анна Прохоровна, — и то сказать, не молодой уже был…

Из окна, на котором раньше цвела герань, выглянул Санёк и, узнав Илью, энергично замахал руками.

— Давай, заходи, — позвал он, — мы теперь здесь живём.

Ощущая гулкие удары сердца, Илья переступил порог комнаты…Мебель была другая, и только диван, на котором когда-то сидел старик, сиротливо стоял в нише… Та самая дверь оказалась оклеенной картинками, вырезанными из журналов, а диковинная резьба исчезла…

— Это дед-пингвин налепил! — усмехнулся Санёк, – Скоро ремонт будем делать, пластиковую поставим.

— А там… что? – проговорил Илья вмиг пересохшими губами,

— Сто пудов, ни за что не угадаешь, — с таинственным видом произнёс Санёк, — гляди!

За дверью оказалась кладовка, сверху донизу уставленная множеством банок с огурцами.

— Видал? Это маманя на зиму накрутила. И в сарае ещё столько же. У нас нынче огурцов уродилось – видимо-невидимо! Скажи, сила!

— Сила-сила, – машинально ответил Илья и, кивнув на прощанье, побрёл к выходу.

Рассказ Борис Аронов

Виктор Антонович Пурас отработал в Покровской больнице хирургом 32 года. Моё знакомство с этим высоким красивым прибалтом произошло в 1973 году. Ему было тогда 43 года. По-русски он говорил чисто, с чуть заметным акцентом. В этом ординаторе хирургического отделения не было таких, ярко выраженных чувств, как надменность, самолюбование или злость. Но глаза его всегда были грустными. Во мне он видел очередного начальника от медицины, не слишком опытного, но амбициозного. И поначалу доверия ко мне не испытывал. Тем более говорил я тогда с заметным нижегородским выговором и не всегда правильно употреблял некоторые обороты речи. Видимо, это не вызывало ко мне симпатии и могло вызвать негативное отношение. Мол, прислали на место главного врача какого-то «валенка».
Я узнал, что В. Пурас был в ссоре с прежним главным врачом, что привело к его увольнению. Но и Виктор Антонович должен был уйти в Костерёвскую поликлинику на амбулаторный приём. Но хирургического отделения в Костерёво не было, поэтому я настоял, чтобы он остался работать в Покрове. И этим решением В. Пурас остался доволен. Вскоре мы подружились семьями и ходили друг к другу в гости.
В хирургическом отделении Покровской городской больницы на 60 коек работало шесть врачей. Это был по-настоящему интернациональный коллектив. Заведующий отделением А. И. Ким – кореец, врач анестезиолог-реаниматолог А. П. Кондратенко – украинец, хирург А. И. Юшкевич – белорус, ординатор Т. И. Миминошвили – грузинка и хирург В. А. Пурас – литовец.
Через некоторое время А. И. Юшкевич нашёл работу в Москве, а на его место пришёл Б. С. Быков, русский хирург из Иваново. Позже заведующим стал Г. А. Железнов — хирург высшей квалификационной категории из Севастополя. Оперировал он много и успешно, виртуозно владел техникой оперативных вмешательств, но на третий год работы сорвался, стал нарушать дисциплину, порядок в отделении. По этой причине мы были вынуждены с ним расстаться. Но за два года своей работы он сумел заметно наладить работу отделения, так что показатели значительно улучшились. Жаль, что не удалось справиться  с негативными причинами и удержать у нас такого замечательного специалиста.
Виктор Антонович Пурас также оперировал, но делал это с осторожностью, боясь допустить малейшую ошибку. Дело в том, что им постоянно интересовались спецслужбы. Причина заключалась в том, что отец хирурга жил в Канаде, а его родная тётка проживала в Англии. Встретиться с отцом при жизни ему не удалось, а вот с тёткой он виделся после 1991 года. В Литве у него почти никого не осталось, но иногда он ездил на родину.
Виктор Антонович уволился с работы в 2001 году в возрасте 71 года. Его здоровье было подорвано разными жизненными коллизиями и напряжённым режимом, в котором постоянно находилось хирургическое отделение. Этот режим был обусловлен тем, что г. Покров находится на федеральной трассе Москва- Уфа, где происходят дорожно-транспортные происшествия, в которых страдают пассажиры и водители. По этой причине дежурство в хирургическом отделении было круглосуточным, соблюдалась высокая оперативная активность. Наряду с плановыми операциями было немало оперативных вмешательств, связанных с тяжёлыми травматическими случаями.
Многие медсёстры в хирургии прошли школу войны, работали в госпиталях и медсанбатах на передовой. Они умело выхаживали тяжёлых больных. Несмотря на то, что условия  в отделении были далеки от идеальных, это компенсировалось энтузиазмом, умением и терпением персонала.
Виктор Антонович постоянно повышал свою квалификацию хирурга, он охотно ездил на курсы по специализации, где знакомился с новыми и передовыми методами оперативного вмешательства. Своей работой он помог многим покровчанам обрести здоровье.
Надо сказать, что и его супруга Вера Никифоровна Динкина было доктором – оперирующим акушером-гинекологом. Многим женщинам в г. Покров она подарила радость материнства. Мы с Верой Никифоровной активно и не без успеха занимались диагностикой и лечением женского бесплодия.
Уверен, что в памяти покровчан замечательный врачи В. А. Пурас и В. Н. Динкина остались как добрые друзья, как доктора, готовые придти на помощь, дать нужный совет и назначение по лечению и профилактике заболеваний.
*      *     *
В те далёкие 70-е годы мы все старались принести как можно больше пользы покровчанам. Проводились профилактические осмотры, открывались новые кабинеты и приёмы. Не наша вина, а наша боль, что медицина в Покрове сходит на нет. Создаётся впечатление, что наши чиновники от медицины не изучали теорию российской медицины, гордостью которой были участковые больницы, максимально приближенные к населению. До 1991 года 80 процентов населения начинало и оканчивало лечение у врачей своего участка. Теперь не хватает терапевтов, педиатров, хирургов.
Центральная районная больница стремиться укрепить свои позиции за счёт  закрытия участковых больниц. Но это мера бесплодная и наносящая вред населению.
Вспоминаю, как в 1982 году районное руководство клятвенно обещало построить в г. Петушки роддом взамен обвалившегося. Где этот роддом и где должны рожать женщины нашего района, улучшать демографическую ситуацию в стране? А ведь совсем недавно у нас всё было своё, в том числе в Покрове. Никто не против, чтобы на базе ЦРБ был создан мощный, хорошо оснащённый медицинский центр, но при этом приняты меры для укрепления участковых больниц.
Разрушать просто, создавать гораздо труднее. Вспомним, как в  2010 году          по вопросу строительства роддома  было направлено обращение к Президенту РФ Д. Медведеву, губернатору Н. Виноградову, к главе Петушинского района. Теперь на эти посты пришли другие люди, а данные прежними функционерами обещания забыты.
Теперь ситуация складывается так, что жить в Покрове и в окружающих его сельских населённых пунктах можно, но болеть нельзя, потому что скоро в городе совсем не останется врачей. И особенно пострадают в этой ситуации, когда стремительно ухудшается медицинское обслуживание, дети и старики.

Известно, что до глухого трудно достучаться, и в роли этого глухого сегодня выступают чиновники от медицины. Получается, нет врачей, нет больных, значит, нет проблем.

Серафим Алексеевич Балабин,
г. Покров, врач-пенсионер

Борис Аронов

Бабушка поведала им про то, что ей сказал Дед Мороз, Маша и Ксюша повеселели, принялись наряжать ёлку. Правда, они мало надеялись на то, что Дед Мороз выполнит своё обещание, ведь новогодняя ночь уже прошла. Но, тем не менее, ложась спать, они по два раза хлопнули в ладоши, а утром проснулись и под ёлкой нашли свои новогодние подарки. Так они убедились, что Дед Мороз никогда не обманывает. Пошутить он может, но обманывать детей – никогда!

Рассказ Никифор Романов

Мы были поражены увиденным. А вы утверждаете, что животные не соображают.

Рассказ Никифор Романов

И вот, в  одно ясное и прохладное  октябрьское утро, подходя к дому с аркой, Иван Семёнович  замечает  знакомую фигуру и жёлтым портфелем.  Старик бледноват, немного прихрамывает, но  шагает, как прежде, бодро. «Доброе утро!» — радостно произносит Захаров, поравнявшись с ним. «Мы знакомы? – удивлённо вскидывает брови старик, — что-то не припоминаю…» В это время вдали показывается автобус, и он, бормоча что-то, устремляется к остановке.  А Иван Семёнович идёт дальше и до самого вечера пребывает в хорошем настроении.

Рассказ Борис Аронов

— А как же. Раз на станции Тайшет родились строчки:
Я гляжу на поезд, поезд пассажирский,
И из глаз пролилась горькая слеза:
До чего же надоел ты, край сибирский —
Не глядели б больше на тебя глаза.
Смешно конечно. Я думаю что Сибирь — это великое будущее. Стихов я не писал, так – новеллы, очерки о лесе. Словом, поэта из меня не вышло.
Мы посмеялись. Потом каждый пошёл по своим огородным делам.

И теперь, Сергей Иванович, проезжая по проулку своего участка, слезая с велосипеда, каждый раз проходит пешком, и, видя бюст Ворошилова, берёт (нет, не в шутку!) под «козырёк»…

Рассказ Владимир Мазаев

Было прохладно и облачно — такие дни часто выпадают в конце августа. По обеим сторонам улицы тянулись ветшающие трёхэтажные дома, в палисадниках, огороженных давно не крашенными, покосившимися заборами, виднелись пятна пожелтевшей листвы.

Показался городской клуб — здание с колоннами, вокруг которых всё лето громоздились леса, и был разбросан строительный мусор. На афише было крупно намалёвано: «Дискотека. Начало в 8 вечера», а чуть пониже, другой краской — «Кино будет завтра».

«Тоска в этом городишке, не на чем глаз остановить, — подумал Игорь, и, вспомнив недавний разговор в отделе кадров, покачал головой, — а они ещё на работу к себе приглашают! Кому здесь вообще может понравиться!»

— Молодой человек, можно вас побеспокоить, — вдруг донеслось до его слуха.

Востриков повернул голову и на скамейке у входа увидел старика лет семидесяти, гладко выбритого, в роговых очках и соломенной шляпе. Из стоящего рядом с ним пакета выглядывал батон.

— Совестно вас затруднять, — снова заговорил старик, поймав вопросительный взгляд Игоря, — но, понимаете, какое дело — сердце схватило…еле до лавки доплёлся. Вы меня не проводите — я тут рядом живу…

— Так, может, «скорую» вызвать?

— Да нет, я валидол принял — отпускает уже… слабость вот только…

Востриков помог старику подняться.

— И часто такое случается? — спросил он.

— Честно говоря, частенько, — признался новый знакомый, — вот и сегодня с самого утра как-то не по себе было.

— Что ли некому больше в магазин сходить?

— Некому, — вздохнул старик, — жена умерла, дочь далеко…Усмехнулся и добавил: — А пенсионеру что ещё делать.

Оказалось, что жил он в угловом доме наискосок от клуба.

В подъезде пахло кошками и старым деревом.

— А работали кем? — поинтересовался Игорь, когда они поднимались на второй этаж по скрипучей лестнице.

— Учителем… рисование и черчение преподавал, — сквозь одышку ответил новый знакомый.

В квартире Востриков усадил старика на диван и огляделся по сторонам. По стенам были развешаны натюрморты, а над диваном располагалось большое полотно, изображавшее улицу, по которой они только что шли. Однако, старые дома, ограды, покрытый трещинами асфальт почему-то не казались убогими, а излучали какое-то неожиданное тепло. И представлялось, что ведёт эта улица не на окраину к городскому кладбищу, а в неведомые дали…

Судя по всему, картина уже побывала на выставке — к раме была прикреплена табличка, на которой стояло название — «Это моя улица».

— Нравится? — поинтересовался новый знакомый, и, когда Игорь в ответ кивнул, пояснил, — Моя работа. А натюрморты — моих учеников.

— Давно здесь живёте?

— Всю жизнь вот в этом самом доме — улыбнулся старик, помолчал немного, видно, вспоминая что-то, и лицо его как будто осветилось изнутри.

— Всю жизнь?

— Ну, армию, конечно, отслужил, институт закончил и сразу вернулся.

За окном с грохотом проехал грузовик.

— А вы, похоже, не местный? — спросил Игоря новый знакомый.

— Не местный. Практику от института прохожу.

— Понятно, — проговорил старик и улыбнулся, — хороший у нас городок, уютный, правда, молодой человек?

Востриков промолчал, снова посмотрел на висящую перед ним картину, перевёл взгляд на окно, за которым ветер гнал облака пыли, и подумал, что практика, слава богу, заканчивается через неделю.

И стал прощаться.

Борис Аронов Рассказ