БЮСТ ВОРОШИЛОВА

Мазаев В — Thu, 19 Sep 2013 10:58:27 +0000

После недавно прошедших дождей, установилась нормальная весенняя погода. Проходя по проулку к своему огородному участку, Сергей Иванович взглянул невольно на дачу москвича Николая Ивановича (тоже пенсионера), прикупившего ещё и соседний участок и что-то собиравшегося построить, может быть, беседку, поскольку меж садовых деревцев были заметны лежащие уже более недели отрезки бруса. Но тут (о чудо!) на вертикально установленном постаменте (надо полагать из соединённых сколоченных брусьев) обнаружился бюст человека в профиль: в военной фуражке, слегка вздёрнутый нос «Жуков, Тухачевский или кто-то другой из полководцев?»- стал гадать Сергей Иванович.
— Сейчас бюстов, статуй можно увидеть где-нибудь на хоздворах».
Тем более москвич — изрядный шутник. Совсем недавно он сменил своего «Жигулёнка» на «Шевроле». И на вопрос — «Как авто?» ответил, что плохо «едешь — не слышишь мотора, того и гляди уснешь за рулем». «Узнаю, что за бюст, когда он приедет из Москвы».
И вот встреча. Поздоровались, разговорились:
— Николай Иванович, не терпелось узнать: чей же этот бюст?
— Заходи через калитку. Хорошего человека — Клима Ворошилова, знаешь его?
— А как же. «Луганский слесарь, боевой нарком» — как в песне. И ещё: «Я Климу Ворошилову письмо написал. Товарищ Ворошилов, народный комиссар…(это о том, чтобы взяли в Красную Армию, научили стать ворошиловским стрелком).
— Николай Иванович, а я в действительности писал письмо Ворошилову.
— Да ну! И по какому поводу?
А дело было так. Окончена школа. Сергей помогал матери прополоть посевы свёклы на её участке (колхоз учитывал отдельно работу, чтобы в итоге произвести расчёт и выдать натурой — сахаром).
После работы, к вечеру, шли с поля всей улицей. Жара спала. Женщины стали петь песни. И тут задорная звеньевая Евдокия Астахова стала допытываться у Сергея: «Ну, как, школяр, хорошо помогал матери? Как работёнка на такой жаре? В следующий раз не забудь сделать «пилотку» из газетки на голову».
Сергей ответил, что работа похожа на барщину. «Барщина, говоришь,- переспросила Евдокия. А как же: «Жизнь хороша и жить хорошо»? Все посмеялись. Потом снова затянули новую песню.
Через два дня Евдокия подступила к Сергею: «Слушай, правдолюбец, ты же видишь, как тяжело приходится колхозникам, замучили налоги, нет коровы — всё рано сдай молоко, или уплати налог, финагенты лезут в сундуки старух. Приходи вечерком, мы тебе продиктуем, чтобы ты написал письмо в Москву. Не бойся — не выдадим».
Что было в письме — уже не помню точно. Конечно, жалоба. И радищевское сочувствие в ней жизни народа (а как же, читали в школе «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева). Пришлось задуматься, а кому именно адресовать? Решили — Председателю Верховного Совета СССР Клименту Ефремовичу Ворошилову.
— Да… Ты мог бы загреметь в места не столь отдалённые, — покачал головой Николай Иванович. – А чем всё кончилось?
– Финансисты, по слухам, искали, кто написал. Рассказывали, что ответ или само письмо (с резолюцией) пришло сначала в облисполком, оттуда — в райисполком. Я в сентябре поступил в институт.
Пришло другое время, при новом предсовмине Г. К. Маленкове понизились налоги, а то и совсем были упразднены. Народ на это сразу отреагировал, стали петь частушку, пожалуй, по всей стране:
«Берия, Берия, вышел из доверия,
А товарищ Маленков надавал ему пинков!».
Что удивительно: народ всегда верил в лучшее будущее. Не унывал. А какой праздник устраивали после окончания уборочных работ в колхозе? Гульба проходила в самом большом доме села. И вот в самом пике веселья инициатор письма, вдова-солдатка Евдокия, — диву давались потом, — вышла из застолья, набросив полушубок на плечи, охладиться, подышать свежим воздухом. Видит — подкатила тройка. В кошеве — вроде знакомые молодые мужики: «Садись Евдокия, прокатись с нами». «Поехали, — после всего рассказывала, — едем, едем. И я мужикам говорю — Господи, куда же едем то? Вмиг я выпала из кошевы, тройка куда-то сгинула, а я — в снежном поле под лунным светом одна. Гляжу — будто корпус сахарного завода маячит, а это в пяти километрах, откуда поехали. Кое-как добралась до общежития техникума (при сахзаводе).
— Ну, ну, тебе повезло во всём, — рассмеялся Николай Иванович. Климент Ефремович многих военных спас и зря его свергнул с постов Хрущев.
— Да, человек он был порядочный. Сужу вот о чем, рассказать?
— Произошло это во Владимире где-то во второй половине 80-х в штабе гражданской обороны. После окончания занятий (это были курсы по ГО), в перерыве, Сергей спросил преподавателя: «А всё же, как спасти город и самих себя от американских баллистических ракет»? «Сколько то можно сбить, но, в общем-то, это тоже самое, как если цыган забрался под борону спастись от дождя», — пошутил преподаватель.
Сергей расстроился этому высказыванию, вышел наружу, повернул за угол и оказался против калитки. Сквер ни сквер, но это был загороженный участок, примыкающий к зданию. Калитка была открыта. В глубине, в углу, была видна статуя, изображающая сидящую простоволосую молодую женщину. На цоколе памятника надпись: «От Климента Ефремовича Ворошилова». Всплыло в памяти, наверное, где-то прочитанная, что у будущего маршала, командующего и члена реввоенсовета ряда армий, от тифа умерла жена.
И то, что памятник расположен не где-нибудь на городском кладбище, а именно здесь, при штабе, где есть штат дежурных офицеров и где есть возможность присмотреть и обиходить памятник, — всё это по-человечески продуманно.
— Выходит, не зря я поставил ему бюст,- резюмировал Николай Иванович. – Не зря он был первым красным офицером – соблюл честь и отдал дань памяти своей молодости. И отечественная война и высокие государственные посты – всё в его биографии.
— И где же после института тебе пришлось работать?
— Как в песне: «Его не будет бить конвой, он добровольно, он добровольно», по распределению в бирюсинской тайге, где в основном таксировал лес под лесоповал. С весны до поздней осени – гнус, мошкара, овод (спасал только накомарник, человек повернётся к тебе спиной – вся спина жёлтая от оводов). Еда – свиная тушёнка в банке «Великая Китайская стена», защита от медведей, рысей и других зверей – немецкий «парабеллум» у одного из нашей группы.
В Тайшете, когда бывал в нём, проходил по улице, по дороге, устланной необрезным тёсом, вдоль огороженной колючей проволокой лагеря, где, возможно, был заключён арестованный в 1949 году как «враг народа». Анатолий Жигулин, студент лесного института, потомок поэта-декабриста Владимира Федосеевича Раевского, сам впоследствии известный поэт. В 1956 году А. Жигугин был восстановлен в институте (одно время жили в одном общежитии). Я же двумя годами позже оказался в его «родных» местах под Тайшетом,- рассказывал Сергей Иванович.
— Ну и ну. Сплошная романтика, а как с «всевидящим оком»?
— Не до того было, чтобы замечать. В посёлке именуемом «Лиственничный» ранее привезли людей, в тайгу, сказали: «Стройте дома, будете добывать из сосен живицу (а это канифоль, камфара), а кому-то рубить лес». Ясное дело: без оперуполномоченных не обойтись (кто же будет контролировать и охранять?).
— Ну а как, научил тебя писать стихи А. Жигулин?

— А как же. Раз на станции Тайшет родились строчки:
Я гляжу на поезд, поезд пассажирский,
И из глаз пролилась горькая слеза:
До чего же надоел ты, край сибирский —
Не глядели б больше на тебя глаза.
Смешно конечно. Я думаю что Сибирь — это великое будущее. Стихов я не писал, так – новеллы, очерки о лесе. Словом, поэта из меня не вышло.
Мы посмеялись. Потом каждый пошёл по своим огородным делам.

И теперь, Сергей Иванович, проезжая по проулку своего участка, слезая с велосипеда, каждый раз проходит пешком, и, видя бюст Ворошилова, берёт (нет, не в шутку!) под «козырёк»…

Рассказ Владимир Мазаев

БЮСТ ВОРОШИЛОВА — МАУ "Покров Медиа"

БЮСТ ВОРОШИЛОВА