— Может, жизнь ещё устроить получится – тебе свою, мне свою! – сказала напоследок Оксана. – Тем более размен подходящий есть.

— В полтинник, не поздновато ли жизнь устраивать? – проворчал Калачёв.

После развода в его жизни мало что изменилось. Он по-прежнему допоздна засиживался у себя в бухгалтерии, по выходным играл с приятелями в преферанс, иногда ездил в Лужники на футбол. Случались, конечно, и женщины, но так, ненадолго —  серьёзных отношений Игорь Дмитриевич избегал.  «Хватит с меня!» — отвечал он приятелям, время от времени  пристававшим с вопросами о новой женитьбе.

Как-то раз Игорь Дмитриевич получил письмо из родного приокского городка от одного из своих одноклассников.

«С трудом узнал твой адрес  и спешу сообщить, что в начале июля состоится встреча нашего класса. И, хотя последний год ты учился не у нас, мы всё равно считаем тебя своим и потому ждём. Кстати,  ведь ты  не был ни  на одной  нашей встрече – куда это годится!»

В открытую балконную дверь вливался тёплый майский вечер, в бледно-синем небе мелькали  стрижи.  Калачёв отложил письмо и задумался. У них в классе  были хорошие  ребята… Жаль после девятого  пришлось уйти… Отца-офицера  тогда перевели в Ногинск под Москву. Был выпускной класс в новой школе,  потом институт, работа, женитьба… В городке, где прошло детство, Игорь Дмитриевич так ни разу и не был, и ни с кем из одноклассников не переписывался.

 «Как они меня нашли – ума не приложу, — удивился он, — а в самом деле, поехать что ли… Тем более — отпуск в июле… Интересно, а пассажирские там и теперь не останавливаются?»

Пассажирские поезда,  как и раньше,  останавливались только на станции соседнего большого города, и остаток пути Калачёв проделал на электричке.

Вокзал располагался в стороне от городка. Он был построен ещё в прошлом веке, и вставленные недавно пластиковые окна никак не гармонировали с потемневшими от времени стенами.  За вокзальным зданием толпился народ – ждали автобуса.  Июльский ветерок шелестел в кронах тополей, в большой луже неподалеку плескались гуси, мальчишки сновали туда-сюда на мопедах. «Совсем, как мы раньше, — усмехнулся Калачёв, — только у нас велосипеды были».

Автобус всё не ехал. Игорь Дмитриевич подождал ещё немного и решил идти  пешком.

Дорога пересекала берёзовую рощу и выводила на широкий луг. За лугом синела Ока. На    противоположном  берегу над самым обрывом  белела    беседка, а чуть дальше стояли городские дома.

Между берегами курсировал паром. Он только-только отошёл от причала, и Калачёв, присев на доски, стал ждать его возвращения.

Воздух над маленьким пляжем звенел от детских голосов…  Игорь Дмитриевич вдруг вспомнил, как  в начале  лета,  после девятого  он подружился   с Таней —  высокой светловолосой  девочкой из их класса. Они переплывали реку на этом самом пароме, взявшись за руки, бродили по берегу  среди ракитника и  целовались, пугливо озираясь по сторонам. Вечерами, обнявшись,   сидели в беседке  над обрывом и строили планы на будущее. Отсюда были видны и заречный луг, и лес, и проносящиеся вдалеке поезда…

И  тут, в начале августа отец Игоря неожиданно получил приказ о переводе… Калачёв хотел, было, остаться в интернате, но родители и слушать не  стали. «Там же Москва рядом, столько возможностей, а здесь что?» — в один голос твердили они.

Время, оставшееся до отъезда, пролетело быстро.

— Ты же не насовсем уезжаешь, правда, ты потом вернёшься, да?   — всхлипывала Таня в последний вечер. – Я в беседку  буду приходить и тебя   ждать!

И, прижавшись к нему, шептала:

— Всю жизнь.

Первое время они писали друг другу чуть ли не каждый день, но потом переписка постепенно сошла на нет.

«Расстояние отдаляет, — подумал Игорь Дмитриевич, отмахиваясь от мух газетой, — ничего не поделаешь. Интересно, где она теперь?»

Какая-то кошка уселась рядом с Калачёвым, внимательно посмотрела на него и, мяукнув, пошла дальше.

Коротко прогудев, причалил паром. Несколько машин вперевалку въехали на палубу, следом потянулись многочисленные пассажиры.

Игорь Дмитриевич расположился на носу и скользил глазами по приближающемуся берегу. И вдруг в беседке на круче  увидел женскую фигуру в белом платье……

   «Неужели это она?» – пронеслось  в голове… «Нет, навряд ли…Эх, лица отсюда не видно…А, если и вправду она?… Узнала, что я приеду и пришла.   Может,  и у неё  тоже жизнь не сложилась…»

И  Калачёв внезапно  ощутил в душе эхо того давнего чувства.

От пристани вела деревянная лестница, ступеньки которой кое-где сгнили от старости.  Последний пролёт  заканчивался у входа в беседку. Женщина обернулась на звук  шагов и, прищурившись, посмотрела на него… Это и в самом деле была Таня – по-прежнему стройная, с волосами тронутыми сединой. Калачёв почувствовал, как гулко застучало сердце.

—  Господи, Игорёк! Солидный-то, какой стал!  – воскликнула она, одной рукой обняла Калачёва за шею и чмокнула в щёку. В другой её руке Игорь Дмитриевич увидел  бинокль.

— Это я внука караулю! – засмеялась Таня, поймав его взгляд. – Выпросился  на тот берег купаться.  Дочка с зятем в командировке, а мы с дедом в няньках. Десять лет ему – попробуй, уследи. Правда, пока слушается.

Над рекой на небольшой высоте пролетел вертолёт.

— Ты где остановиться собрался? – поинтересовалась Таня, когда шум стих.

— Не знаю, наверно в гостинице.

— Ерунда! Давай к нам!  У нас всегда все останавливаются. Мой благоверный к дому веранду пристроил – полк разместить можно. Кстати, ты его знаешь. Вовка  Кабанов  из «Б» класса —  помнишь такого?

Калачёв   кивнул и почувствовал, как неожиданная  грусть  пролилась в душу.

Издалека донёсся перестук колёс  проходящего поезда.

—  Ну, пойдем, — улыбнулась Таня, — устал, поди, с дороги! Пообедаем, поболтаем… Я щей наварила, а наливочка у нас – пальчики оближешь.

Борис Аронов

Часы над входом показывали пять. Обычно в это время Игорь Михайлович  уже погружался в  своё любимое кресло у телевизора. Но сегодня утром, собираясь на работу, он как на грех забыл ключи… Сына-студента дома быть не могло –  вечно болтается с друзьями чуть ли не до полуночи… Вот и пришлось ехать в институт к жене…

Пожилой охранник, выяснив, что пропуска у Горохова нет, энергично замотал головой. Игорь Михайлович стал, было, звонить на мобильник жене, но трубку она не взяла – видимо шла лекция.

Пришлось ждать «Ещё по магазинам потом потащит!»  — поморщился Горохов, закуривая. Мимо проносились машины, холодный ветер гнал по сухому асфальту жухлые листья. Шумная группа парней и девушек —  человек десять-двенадцать – появилась в дверях института. «А боялись – не сдадим – не сдадим», – донеслось до слуха Игоря Михайловича… «Айда в столовку, а потом в кино!»… «Вовку-то Вовку  со шпорой чуть  не засекли!»… «Гляньте, а вон трамвай идёт!»

Горохов проводил ребят взглядом и подумал, что в годы студенчества у них тоже была дружная группа (он заканчивал политехнический, в двух кварталах отсюда). На выпускном они наперебой твердили друг другу, что будут видеться часто, благо, большинство оставалось работать здесь же, в городе. Первое время  и в самом деле встречались несколько раз в году, но потом всё реже и реже. На работе Игорь Михайлович так ни с кем по-настоящему и  не подружился, и сам говорил, что жизнь его протекает между двумя экранами – компьютерным  и телевизионным.

Перед зданием института росли вековые ели, и само здание было старинным, с колоннадой у входа. Горохов подумал, что когда-то приходил сюда чуть ли не каждый день  — будучи студентом четвёртого курса, он познакомился со своей теперешней женой и обычно встречал её после занятий. Они украдкой целовались, а потом, взявшись за руки, допоздна бродили по городу, болтая о разных разностях…

«А теперь, — подумал Игорь Михайлович, — перекинемся парой слов за завтраком и за ужином – и всё…у неё свои дела, у меня свои …хотя …так, наверно, у всех…».

Первые снежинки замелькали в воздухе, и через несколько минут снег уже сыпал вовсю. Запахло свежестью. Горохов неожиданно почувствовал какое-то неясное волнение и вдруг вспомнил: в тот день, когда он решил сделать предложение, тоже шёл первый снег…, и сердце  учащённо билось.    И вот сейчас то, давно позабытое ощущение, затеплилось в душе…

Снегопад усилился.

«Кажется, я тогда здесь стоял… у   этой самой колонны, — подумал Игорь Михайлович, — а потом мы  на Садовую пошли, в «Акацию»…

Из центральной двери появилась жена. Горохов помахал ей, и ему вдруг захотелось, чтобы она улыбнулась так, как улыбалась когда-то. Но во взгляде жены он не прочёл ничего кроме удивления.

 — А ты откуда здесь, — вскинула брови она, — случилось что-то?

— Ничего, — пожал плечами Игорь Михайлович и почему-то смутился, — просто зашёл за тобой, вот и всё.

Упоминать про забытые ключи он не стал и, помедлив, предложил:

— Пойдём, погуляем, в «Акации» посидим!

— Какая  «Акация»! Смотри,  как метёт!

— Ну и что. В тот день тоже снег шёл.

— Это в какой ещё день?.. – начала, было, жена, но вдруг осеклась, и, видно вспомнив, ласково посмотрела на Горохова, как не смотрела уже давным-давно.

— Неужто, то кафе ещё существует? – проговорила она.

— Пойдем, посмотрим.

И они пошли, как в юности,  взявшись за руки,  а снег всё падал и падал, сглаживая углы, и неуютный мир преображался на глазах.

Рассказ Борис Аронов

О своём приезде Кормухины сообщили заранее. Анна Прохоровна ждала их на крыльце, и её дородная фигура была видна издалека.

— Тёть Нюр, баньку-то истопила, — вместо приветствия прогудел Иван Петрович – полный коротконогий человек лет сорока, с кряхтением выбираясь из- за руля «семёрки».

— Он мне этой банькой все уши прожужжал, — прощебетала Зоя Фёдоровна – его жена, кругленькая под стать мужу.

— А я всегда говорил, что у тётки банька – блеск!

Начались объятия, поцелуи… Потом Кормухин повернулся к машине:

— Илья, ты там заснул что ли? Давай, вылезай!

И пояснил тётке:

— Он у нас помечтать любит… не пойми о чём.

Появился Илья – высокий, худенький, в очках – как говорится, ни в мать, ни в отца.

— Господи, большой-то какой вырос, — заахала тётка, обнимая мальчика, — сынок, а лет тебе сколько?

— Тринадцать, — коротко ответил Илья.

— Поди, на одни пятёрки учишься?

— Да всяко бывает! – ответила за него Зоя Фёдоровна.

И добавила:

— Он у нас ухологикой увлекается!

— Уфологией! – мрачно поправил её сын.

— Это чего же такое? – поинтересовалась тётка.

— Наука такая,- засмеялся Иван Петрович, — про зелёных человечков!

Илья нахмурился, но ничего не сказал.

— И, Ванюша, мой дед покойный этих человечков безо всякой науки видел, почитай, каждый день! – покачала головой Анна Прохоровна. – Пойдёмте, гости дорогие, в дом.

После баньки сели обедать.

— Ну, Илюха, — сказал Иван Петрович, потирая руки, — тебе брусничная вода, а нам…

Он сделал паузу и, кивнув на стоящую на столе бутылку, поинтересовался:

— Свойская?

— А то, — отозвалась тётка, — на смородиновом листу настаивала!

— Ну, тётя Аня, будь здорова! – провозгласил Кормухин, наполняя рюмки. – Как, говорится, за встречу!

— Грибочками вот закусите солёными! – засуетилась Анна Прохоровна, придвигая гостям миски.

— Да, грибки у тебя что надо, — жуя, проговорил Иван Петрович, но и мы тоже не лыком шиты, правда, Зой!

— У нас, тётя Аня теперь огородик есть и дачка, — вступила в разговор Зоя Фёдоровна, — правда, далековато, аж под Серпуховом!

— Каждые выходные туда ездим, — сказал Кормухин, наливая по второй, — зато и овощи свои, и ягоды. Приезжай, клубничным вареньем угостим.

Анна Прохоровна разлила по тарелкам борщ.

— Ты, сынок, наверно, папе с мамой помогаешь? – потрепала она по волосам Илью.

— Через пень колоду! – вздохнула Зоя Фёдоровна.

— Он у нас то и дело удрать норовит — пришельцев разыскивать, — уточнил Иван Петрович, — ему в огороде ковыряться скучно…

— Другие миры и вправду есть, — запальчиво произнёс Илья, — и пришельцы тоже! Я их обязательно встречу!

— Как же, дожидайся! – вздохнул Иван Петрович, принимаясь за щи.- Другие вон с родителями наравне трудятся, а не разной ерундой занимаются.

Илья недовольно засопел. Видно было, что этот разговор возник не впервые.

В окна горницы смотрел пасмурный день, какие часто выпадают в начале июня. Временами накрапывал дождь.

— А соседи у тебя как, ничего? – спросил тётку раскрасневшийся Кормухин, протягивая тарелку за добавкой.

— Да все прежние, Ванюша, всю жизнь, считай, рядом прожили… Один только новый, этот, который напротив…

Она на мгновение замолчала и усмехнулась:

— Пингвин!

— А почему пингвин, тётя Аня? – удивилась Зоя Фёдоровна.

— Костюм у его чёрный, а рубашка белая. И ходит вразвалку (тётка встала и показала как именно ходит новый сосед)…

— А взялся он откуда? – спросил Иван Петрович, снова наполняя рюмки.

— Да хрен его знает! Кто говорит, моряком он был, кто — ещё кем-то… Дом этот пустой стоял, считай, лет десять, как хозяева-то умерли… Ну, он его и купил…

— А работает где? Или на пенсии?

— Не знается он ни с кем! – покачала головой Анна Прохоровна.

— А у нас, тётя Аня, соседи квартиру продавать хотят, — сказала Зоя Фёдоровна, — вот, если денежек накопим, купим. Скажи, Вань!

— Точно! – кивнул Иван Петрович. – С нашей соединим, и будет у нас хата – о-го-го!

Пообедав, стали играть в лото.

— Я погулять пойду, ладно? — сказал Илья, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Иди, иди, — отозвался отец и, достав бочоночек из холщового мешка, прокричал, — двадцать шесть!

По обеим сторонам улицы высились разномастные заборы, здесь и там темнели лужи…

Дом, в котором жил новый сосед, смотрел на мир пыльными стёклами, и только в крайнем окне виднелось яркое пятно герани.

Неподалеку на лавочке Илья увидел белобрысого мальчишку, с виду своего ровесника.

— Вы к бабе Нюре, что ли приехали? – спросил он, когда Илья подошёл поближе.

— Угу. А ты здешний?

— Через два дома живу, — ответил мальчишка и, протянув руку, представился, — Санёк!

Илья тоже назвал себя и уселся рядом с новым товарищем.

— Хорошая у вас тачка! – сказал тот.

— Нормальная.

— Везёт! А мы вот никак не купим.

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Санёк посмотрел куда-то вдаль и толкнул в бок своего соседа:

— Гляди, гляди, а вон пингвин чешет!

Илья обернулся и увидел невысокого человека лет семидесяти, одетого в чёрный костюм и белую рубаху. Походка у него и в самом деле была такая, как показывала тётка. Незнакомец поравнялся с ними, скользнул взглядом по Саньку, немного дольше задержался на Илье и скрылся у себя в доме.

— У нас его никто не любит! – поморщился Санёк.

— А почему?

— Да ну, какой-то он не такой! Ни с кем не остановится. «Здрасьте» буркнет — и все дела… Его мужики, бывает, зовут, дескать, пойдём, сосед, махнём по маленькой, а он только головой покачает — и шасть в дом!

Они посидели ещё немного. Потом Санька позвали домой, Илья тоже отправился к себе. Уже начинало темнеть, на пустынной улице зажглись редкие фонари.

«Вот пристали к деду, — подумал он, — может, и в самом деле моряком он был… чего только не видел… вот и скучает здесь!»

Где-то рядом залаяла собака, ей ответила другая, потом третья…

Дома теперь играли в дурака, причём Иван Петрович то и дело восклицал: «Вот едрит твою налево!» и, морщась, рассматривал карты. «Чайку, Ванюша, не желаешь?» — предлагала тётка. «Я лучше полстопочки!» крутил головой он, а, увидев Илью, поинтересовался, поймал ли тот хоть одного инопланетянина.

Илья пожал плечами, выпил молока и пошёл спать.

На следующее утро он проснулся раньше всех, оделся и вышел на улицу. Снова было пасмурно. Илья присел на лавку, вытащил из кармана мобильник и погрузился в игру…

Прозвучавший совсем рядом велосипедный звонок оторвал его от этого занятия. Илья поднял голову и увидел парня с почтальонской сумкой через плечо.

— Слышь, пацан, — попросил он, — будь друг, письмо деду передай, ну, этому, который пингвин. На стацию опаздываю!

Илья хотел было сказать, что он тут в гостях, но не успел — через минуту велосипед уже пылил в конце улицы.

Делать было нечего. Илья поднялся на крыльцо и постучал. На стук никто не отозвался, но оказалось, что дверь не заперта. В сенях он постучал ещё раз и, не получив ответа, дёрнул другую дверь, обтянутую клеёнкой. За ней открылась комната с геранью на крайнем окне. Рядом с окном Илья увидел ещё одну дверь, сверху донизу покрытую резьбой в виде переплетающихся диковинных цветов, трав и животных. Окно было открыто, лёгкая занавеска колыхалась на ветру… Отблески хмурого дня ложились на резьбу, и казалось, что узоры движутся.

— Здравствуйте, молодой человек! – вдруг услышал Илья и, обернувшись, обнаружил в нише у дальней стены сидящего на диване старика с большой книгой на коленях.

— Вам…тут…письмо передали, — запинаясь, проговорил Илья, вконец растерявшись.

— Вот как! – вскинул брови старик. – Спасибо, что взяли на себя труд…

— Мне было совсем не трудно, — улыбнулся Илья, понемногу смелея, — Дверь у вас какая интересная…

— Интересная, — согласился старик.

— А за ней что?

— А вы, молодой человек, откройте и посмотрите.

Дверь оказалась неожиданно тяжёлой. Илья изо всех сил потянул за ручку, петли тихонько скрипнули… В образовавшуюся щель вдруг хлынула необозримая, притягивающая синева, пронизанная лучами ярко-оранжевого нездешнего светила. Неведомый мир был всего лишь в шаге, но тут откуда-то донёсся раздражённый голос отца:

— Где его черти носят? Ехать пора, а он шляется!

Илья вздрогнул и отпустил ручку. Дверь захлопнулась, и серый полумрак снова просочился в комнату.

— Меня зовут! – вздохнул Илья.

— Ничего, — ласково улыбнулся старик, — ещё увидимся…

Иван Петрович был сильно не в духе. Трещала голова после вчерашнего, к тому же спустило заднее колесо и барахлило зажигание. Возясь с насосом, он ворчал на жену за медленные сборы, а появившегося сына пообещал «выдрать, как сидорову козу». Илья, было, подумал, что они задержатся ещё на день, однако, вскоре ремонт был закончен. Кормухины отбыли, напутствуемые тёткиными приглашениями приехать в конце августа за саженцами, потому что «в Москве таких днём с огнём не сыщешь».

О том, что произошло, Илья решил пока никому не рассказывать и стал с нетерпением ждать августа.

И вот в один из последних дней лета Кормухины снова отправились в гости к тётке. Илья заметно волновался и на вопросы недоумевающих родителей отвечал невпопад.

Анна Прохоровна, как в прошлый раз, встретила их на крыльце.

— Сосед-то твой, гляди, прибарахлился, — заметил Иван Петрович, кивнув в сторону дома напротив, — окна покрасил, шторы новые… Женился, что ли?

— Помер он, — вздохнула тётка, — два месяца как помер. Там теперь другие живут.

— Как это — умер? – вырвалось у Ильи.

— Обыкновенно, — пожала плечами Анна Прохоровна, — и то сказать, не молодой уже был…

Из окна, на котором раньше цвела герань, выглянул Санёк и, узнав Илью, энергично замахал руками.

— Давай, заходи, — позвал он, — мы теперь здесь живём.

Ощущая гулкие удары сердца, Илья переступил порог комнаты…Мебель была другая, и только диван, на котором когда-то сидел старик, сиротливо стоял в нише… Та самая дверь оказалась оклеенной картинками, вырезанными из журналов, а диковинная резьба исчезла…

— Это дед-пингвин налепил! — усмехнулся Санёк, – Скоро ремонт будем делать, пластиковую поставим.

— А там… что? – проговорил Илья вмиг пересохшими губами,

— Сто пудов, ни за что не угадаешь, — с таинственным видом произнёс Санёк, — гляди!

За дверью оказалась кладовка, сверху донизу уставленная множеством банок с огурцами.

— Видал? Это маманя на зиму накрутила. И в сарае ещё столько же. У нас нынче огурцов уродилось – видимо-невидимо! Скажи, сила!

— Сила-сила, – машинально ответил Илья и, кивнув на прощанье, побрёл к выходу.

Рассказ Борис Аронов

В.К. Долгов
(бывший председатель Исполкома покровского городского Совета народных депутатов)
Горловка, Украина

]]> http://pokrovmedia.ru/moj-gorod/feed/ 0 http://pokrovmedia.ru/ya-bezhenec/ http://pokrovmedia.ru/ya-bezhenec/#respond Thu, 24 Jul 2014 10:37:28 +0000 http://pokrovmedia.ru/?p=12847 Я – беженец, беженец  — я!

А были у меня Родина, флаг и семья.
Куда же я бегу?!
Тот «марафон» пожелать лишь врагу.
А всему виной она –
Братоубийственная война.
Развязал её тот, у кого много денег.
Пусть ярмо войны он на себя наденет.
И бежит, как я,
Покидая, навсегда, родные края.
Тяжко и трагично: беженец  — я…
Куда же мне бежать, давит «чёрная сила».
Неужель, «ридный край» станет братской могилой?
Кровь и слёзы землю оросили…
Верю, примет меня, матушка Россия.
Подаст она руку помощи, хоть где.
Отдаст последнее, выручит в беде.
И всё же одно убивает, порой,
Я — хлопец гарный, парень простой,
С той самой крестьянской судьбой.
Я не только злыдень, я ещё изгой…
А тот, кто с миномётом – народный герой.
Мне надо бежать, рвутся мины над головой.
Все видят: народ гибнет зазря.
Но подливают масла зарубежные, заокеанские друзья.
Я – беженец… рассеялись тучи надо мной.
Что станет с земляками и со всей страной?
Дай бог, им мужества выдержать, устоять
И того страха-ужаса больше не знать.
Я – беженец… России низкий поклон — я ею спасён.
А душа моя там, её пытают огнём.

Григорий Лытонин,
г. Покров 11.07.2014

Спать легли заполночь, но Круглов долго не мог уснуть: то представлялось расстроенное лицо Игоря Масленникова,  то лезли в голову речи  бывшего однокурсника… В конце концов жена включила свет и, решив, что Антон заболевает,  стала предлагать ему какое-то лекарство.

Рассказ Борис Аронов

Священник Александр Дьяченко (Из книги «Плачущий ангел» издательства Никея

Пришла та долгожданная дата,
Только с золотом, вас, ребята!
(В дружеском шарже от болельщиков центральной полосы).
Олимпийские игры,
В который раз!
Олимпийские игры,
Всё для вас!
Олимпийские игры
В самый добрый час!
Спортсмены России,
Свой выдайте класс –
Порадуйте нас!
Олимпийские игры –
Путь к совершенству.
Олимпийские игры,
(Болельщикам) блаженство!
Олимпийские игры
Зимой – не летом…
И всё же лозунг один:
«За триумф победы!»
Нам другой неведом,
Олимпийские игры,
Добро пожаловать в Сочи!
Олимпийские игры,
За наших болеем очень-очень!
Олимпийские игры,
Они далеки, между прочим.
Корче, чтобы быть ближе – едем в Сочи.
Ладно, по ТВ почти воочию…
За них, за нашу поддержку днём и ночью.
«Нас не догонишь!» — это пик свершений.
Вам самых высоких спортивных достижений!

Злаки. На земле их очень много – более тысячи видов и родов. Но наиболее распространённое хозяйственное назначение получили рожь, пшеница, овёс, ячмень, рис, кукуруза, сорго, сахарный тростник. Представьте древность. Злак (зерно), камень – плита, растёртое зерно, вода, огонь. И вот он, про-, про-, про-, про, прадедушка нашего каравая, буханки. Со временем люди наделили его ласковым именем – хлебушко, хлебец, хлеб – всему голова. И высшее звание этому творению – хлеб — это жизнь.
Рожь, пшеница, рис, другие злаки разные, они, как утверждают учёные, суть разных цивилизаций. Истина это, или философское широкое суждение, нам трудно сказать. Мы знаем только одно. В глубокой древности веков и тысячелетий на  южных, тёплых территориях нашей планеты (например, нынешние Греция, Египет, Италия) уже сеяли хлебные злаки. А на северных широтах, холодных и зимнестойких, куда смело можно отнести нашу Русь, ни о каком землепашестве, земледелии и хлеборобстве и речи не могло быть. Люди жили охотой и одевались в звериные шкуры. Но не зря говорят, что хлеб – это жизнь. А жизнь не стоит на месте. Она завоёвывает всё новые пространства. Хлеб, проникая в северные широты, формирует  не   только цивилизации, но и облик новых людей.
В беседе со мной работницы Покровского хлебозавода Р. И. Сергеева и Т. И. Андреева рассказали много интересного о хлебе. Они согласны с  гипотезой учёных о хлебе, его происхождении и роли в развитии разных цивилизаций. Посмотрите, сказали они, на хлеб покровский, владимирский, вязниковский, московский, да и египетский тоже. Мы не найдём на земле двух абсолютно одинаковых людей. Мы также не найдём из всего множества двух абсолютно одинаковых хлебов.
Но кажется мне, что хлеб не только категория материальная, Она, скорее, морально-нравственная, социально-этническая. Отношение человека к хлебу говорит само за себя. Взгляните вокруг и рядом с мусорными баками. Бедный, ты, бедненький хлебушко наш, наш кормилец, ведь ты всему голова. Кто же с тобой так поступил? Ужель это homo sapiens, т.е. человек разумный?
Не верю. Люди, человек бережно относятся к жизни. А то, не ровен час, стихия, неурожай, голод и — жизнь под угрозой.

В. Савин, г. Покров

Мы были поражены увиденным. А вы утверждаете, что животные не соображают.

Рассказ Никифор Романов